— Ну… — с виноватым видом замялся «Лэнд».

Я понял, что меня несет и остановился.

— Ладно. Прости. Накипело.

Я пожал ему руки и стал заниматься идентификацией погибших ребят и отмечать на карте, где их искать после того, как мы возьмем эту часть города.

Начальник штаба

Несмотря на поддержку от «Крапивы», я приехал в штаб с опущенной гривой. Мы стали анализировать, и командир сказал, что нам нужно было заходить сразу по всем направлениям и забирать целиком первую линию домов, чтобы избежать охвата с флангов и равномерно продвигаться со всех сторон.

Но я понимал, что для бойцов городские условия — это нечто новое и непривычное, и нам придется перестраивать мышление, тактику и стратегию. По сути, нам придется снова пойти в первый класс и учиться воевать совершенно в других условиях. Вновь появились сомнения в себе, как в командире, как это у меня бывало при провале штурмов. Я задавался вопросом, насколько я хороший командир и есть ли у меня контакт с бойцами, которые меня не услышали.

Командир отправил меня отдохнуть на трое суток, и мы вместе с «Айболитом» поехали к «Сезаму». Тут было, как и прежде, весело и уютно, но я никак не мог перестать думать о том, что было не так с этим штурмом. Я то обвинял себя, то бойцов, которые растерялись и не делали того, что мы им объясняли. После бани мы сидели в офисе у «Сезама», и он с задором рассказывал истории из прошлого и настоящего.

Он любил поговорить и в карман за словом не лез. Это был человек-рефлексия, выдающий в эфир «все, что было, что будет и чем сердце успокоится».

— Был замкомандира в Попаске — «Скат». Его еще потом в штаб забрали.

— Его в семнадцатый штурмовой отряд забрали, когда его создавали, — поправил я на автомате «Сезама», который придавался ностальгии и рассказывал сидящим с нами пацанам, как мы готовились.

— Не важно. Короче «Скат» че делает? Какой-то рамс был? Не помню.

— Ко мне он подошел и попросил собрать десять головорезов, чтобы снять фишкарей разведчиков.

— Точно! Там разведка была в Попасной, которые на месяц больше нас уже готовилась. Типа крутые.

А «Констебль» нам ставит задачу: «Достать взрывчатки».

Ну, мы у этих разведчиков чисто пятьдесят кило пластида «отработали». Грамотно на складе их «отработали».

«Сезам» задумался на долю секунды и на автомате выдал голосом судьи:

— Сто пятьдесят восьмая. Часть вторая. Тайное хищение чужого имущества, совершенное группой лиц по предварительному сговору с незаконным проникновением в помещение или иное хранилище. Наказывается сроком до пяти лет.

— Да?! — с удивлением уставился на него «Айболит».

— Но мы-то для страны старались! — хитро прищурившись ответил он. — Для пользы дела. Потом нужно было засечь инструкторов, которые нас палят.

— «Скана» мы два раза спалили. Он говорит: «Справились», — он стал вспоминать и загибать пальцы: — Был «Айболит», «Абакан» был, «Лентул», я, «Моряк» и «Ростов» был.

— «Бобо» еще с вами был, — добавил я.

— Точно! «Бобо» был. Короче вдесятером. И самое интересное, в чем прикол? Первая разведка тренируется. «Конкистадор» стоит спиной к зданию, а мы оттуда кустами пробираемся. Здание окружили и, получается, я высовываюсь и вижу, «Марат» в мою сторону пошел. Я специально рисанулся, чтобы его сюда заманить, а нас трое уже в кустах засели. Он в мою сторону идет с этой стороны, а они из кустов с той стороны вылетают и только щелк-щелк — на глазах у всех его кладут. А «Конкистадор» занятие ведет, голову поворачивает и говорит: «О! Фишку, сука, сложили». И «Скан» выходит. Я «Скану» говорю: «Вот. Все сделали». А время еще двенадцать. И он нас отпустил. Отдохнуть день дал за расторопность. Мы пошли, постирались, покушали и поспали, пока все занимались, — радостно сообщил всем «Сезам».

— Мастак ты байки травить Адик, — с улыбкой заметил я. — Слушал бы тебя и слушал, но пора звонить идти.

Мы с Женей встали и пошли к связистам. В этот раз связь была хорошей, и отец практически сразу взял трубку. Разница с домом была семь часов, и дома уже был вечер. Услышал голос отца я обрадовался, а услышав голос мамы на заднем фоне чуть не заплакал от нахлынувших чувств. Мы поговорили с ними на нейтральные темы, и как только подошел момент сказать:

«Я вас люблю» — я опять не смог… Просто не смог включиться эмоционально. Вернее, побоялся выпустить джина сентиментальности из его консервной банки. В этот момент я понял, как срабатывают психологические защиты. Я очень боялся почувствовать любовь и надежду, и тревога парализовала меня.

Я боялся вылезти из своей скорлупы бесчувственности и безразличия, потому что не знал, как я буду залезать обратно.

А жить тут, в этом аду, и еще и чувствовать всю гамму эмоциональных переживаний было бы слишком. Я рационально отметил, что еще больше покрылся корой и окончательно превратился в деревянного солдата Урфина Джуса.

— Ну что… Побеждаешь ты? — спросил мой гражданский военного, высматривая его в темноте.

— Не побеждаю, а стараюсь нас спасти! — ответил он, выйдя он на свет. — Тебя одного оставь, ты же раскиснешь, и станет тебе всех жалко. Сам в бой побежишь или испугаешься послать другого туда, где его могут с большой вероятностью убить. Ты же как только чувствуешь что-то к человеку, залазишь в его шкуру со своим сопереживанием и эмпатией тут же его беречь начинаешь.

— А что плохого в том, чтобы оставаться человеком?

— Да ничего плохого в этом нет. Но умирать-то кто будет? Кто в штурм ходить будет, если ты их всех будешь жалеть?!

Солдат в упор посмотрел на меня.

— Ты это давай… Слушай меня, и все будет хорошо. Я тоже жить хочу.

— Вот сейчас трое суток проведем на ротации. Ты тут поменьше вылазь. Ты тут не нужен. Тут мирная жизнь.

— Так ты же и тут бронежилет не снимаешь с каской, — заржал вояка. — Вспомни последний раз… Ну отоспался ты, и что?! А что дальше делать не знал. Ходил, думал да маялся, пока я все не взял в свои руки. Клиновое, передок. Это уже не важно. Важно постоянно действовать, а не херней страдать — кино смотреть да чаи гонять. Жизнь проходит! Жизнь — это война! Война с собой! С окружающей несправедливостью! С соседями! Враги кругом! Воевать и воевать еще!

— А зачем?!

— Чтобы смысл в жизни был. Война — это и есть смысл!

«У верблюда два