Прошло еще два часа, а они все спорили, уже выйдя на капитанский мостик корабля его величества «Ренонс», – Джойс вел его к материку, чтобы доставить Флинна и двух португальцев на берег, откуда его катер утром их забирал. Британский крейсер шел под парами вперед, багрово-синее море было совершенно спокойно, и земля на горизонте казалась темной неровной линией.

– Для нас крайне важно, чтобы вместе с пилотом летел человек, который хорошо знает дельту. Пилот только что прибыл из Португалии, а кроме того, он должен вести машину, не отвлекаться. И ему нужен наблюдатель, – сделал еще одну попытку Джойс.

Флинн же давно утратил к разговору всякий интерес, теперь мысли его были заняты более существенными проблемами.

– Капитан… – начал он. Джойс сразу почувствовал нечто новое в его голосе и с надеждой повернулся к нему. – Капитан, а как насчет того, другого дельца?

– Простите, я не совсем понимаю, о чем вы.

– Вы мне обещали немножечко джину… как насчет этого?

Капитан королевских военно-морских сил был человек благородный, с прекрасными манерами. Лицо гладкое, ни единой морщинки, губы пухлые, но достаточно твердые, глаза внимательные, на висках небольшая проседь, что лишний раз подчеркивало его достоинство. Только одно выдавало его истинный нрав: брови на лбу росли одной плотной, непрерывной линией и над переносицей были столь же густы и пушисты, как и над глазами. Несмотря на свою обманчивую внешность и все свои манеры, нрава он был крутого и порой вполне способен был прийти даже в бешенство. Десять лет на капитанском мостике, неограниченная власть и авторитет капитана королевских военно-морских сил нрава его не смягчили, зато научили обуздывать свой характер. С самого раннего утра, когда он в первый раз пожал большую, волосатую лапу О’Флинна, капитану удавалось крепко держать себя в руках – но вот теперь он понял, что сил терпеть у него больше не осталось.

Проглотив язык, Флинн стоял перед ним, принимая на себя весь огонь и великолепие гневной речи капитана Джойса. Негромким и уравновешенным голосом, отрывисто и четко, в манере стаккато, Артур Джойс изложил Флинну свое мнение о его храбрости, характере, добросовестности и надежности, о его питейных привычках и его понимании, что такое личная гигиена.

Флинна его речь потрясла и глубоко уязвила.

– Послушайте… – начал было он.

– Нет, это вы послушайте, – оборвал его Джойс. – Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем наблюдать, как вы покидаете мой корабль. А когда вы это сделаете, то можете быть уверены в том, что перед моим начальством ляжет исчерпывающий рапорт о вашем поведении, а копии его – перед губернатором Мозамбика и военным министром Португалии.

– Погодите! – вскричал Флинн.

Выходит, он покидает борт крейсера не только без джина, но и, как можно себе представить, благодаря рапорту Джойса медали ему не видать как собственных ушей. Могут даже аннулировать его офицерский патент. И в эту минуту ужасного потрясения в голову Флинна пришло спасительное решение.

– У меня есть один человек. Только один такой человек, и он знает дельту лучше меня. Он молод, храбрости хоть отбавляй – и зрение у него как у орла.

Джойс, тяжело дыша, смотрел на Флинна, и в душе его шла борьба, он отчаянно пытался подавить собственную ярость.

– Кто это? – отрывисто спросил он.

– Мой собственный сын, – почти нараспев провозгласил Флинн, ведь это звучало лучше, чем «мой собственный зять».

– И он готов это сделать?

– Сделает. Уж я об этом позабочусь, – заверил его Флинн.

59

– Да это так же безопасно, как прокатиться в коляске с лошадью! – пророкотал Флинн.

Ему так понравилось свое сравнение, что он еще раз повторил его.

– Интересно, насколько безопасно, если представить, что лошадь с коляской поднимется к облакам? – спросил Себастьян, не отрывая глаз от неба.

– Ты меня разочаровал, Бэсси. Ты же молодой человек, ты должен прыгать от радости, что тебе предоставляется такая возможность, – сказал Флинн.

Настроение у него было просто прекрасное. Джойс приказал выдать ему три ящика лучшей марки джина «Бифитер». Он сидел на бензиновой бочке, несколько штук которых валялось в тени растущих над берегом пальм, вокруг него в расслабленных позах развалились двенадцать его скаутов – утро было безветренное, теплое и навевало дремоту. Небо было чистое, сияло яркое солнышко, белый песок слепил глаза, а за ним лениво колыхалось темно-зеленое море. Невысокие волны с тихим шепотом накатывались на берег, а в полумиле над морем кружила туча чаек, время от времени пикируя к воде, – вероятно, там шел косяк рыбы. Крики чаек весьма гармонировали с шумом морских волн.

Несмотря на то что сейчас они находились в глубине германской территории, в сотне миль к северу от Рувумы, на душе у всех царила атмосфера праздника. Это чувство усиливалось предвкушением скорого прибытия летательного аппарата, и все откровенно наслаждались жизнью – за исключением, правда, Себастьяна с Розой. Держась за руки, они настороженно смотрели в южную сторону неба.

– Ради нас ты должен его найти, – тихо сказала Роза, однако слова ее были исполнены глубокого чувства.

Последние десять дней, с тех пор как после встречи с Джойсом на борту крейсера «Ренонс» вернулся Флинн, она только и говорила про германский военный корабль. Известие о нем добавило еще одну каплю к ненависти, переполнявшей ее душу.

– Постараюсь, – откликнулся Себастьян.

– Ты должен, – повторила она. – Должен это сделать.

– Наверное, сверху все хорошо будет видно. Как с высокой горы – только под ногами не земля, а пол кабины.

– Слышишь?

– Что?

– Тише!

И он услышал: словно жужжание насекомого, которое то нарастало, то становилось тише и нарастало снова. Лежащие под деревьями люди тоже обратили внимание на звук, кое-кто даже вышел из тени на солнце и напряженно всматривался в южную сторону неба.

Вдруг в небе что-то сверкнуло – возможно, отраженный металлом или стеклом солнечный луч, и все наблюдающие вскрикнули.

Аппарат приближался к ним на небольшой высоте, видны были шаткие крылья, отчетливо слышен был нарастающий рокот мотора, по белому песку перед ним бежала его тень. Охваченные паникой туземцы кинулись наутек в поисках укрытия, даже Себастьян упал на песок лицом вниз, и одна только Роза стояла неподвижно, глядя, как машина с ревом промчалась всего в нескольких футах над ее головой, потом взмыла, завалилась набок и, сделав вираж, ушла в сторону моря.

Себастьян встал и смущенно стал отряхивать от песка охотничью куртку, а аэроплан тем временем снизился и побежал по уплотненному влагой песку у самой кромки моря. Рокот