Между тем девчата принесли обед, скромный, но хорошо приготовленный. Старик всем нарезал по ломтю хлеба, перекрестился и пригласил есть. Посуды не было, все ели из одной большой чашки, чтобы не капало с ложки на стол, ломоть хлеба подкладывали под ложку, поднося ее ко рту. Есть нам не хотелось, тревожное настроение заставляло сердце биться сильнее, и волнение заглушало аппетит. Мы знали, что в 18 верстах от нас идет бой, так как беспрерывно была слышна орудийная пальба. Мы боялись, что нас могут заподозрить, что за нами может быть устроена погоня со станции и что вообще наше положение здесь весьма опасно и рискованно. Но пословица «Кто не рискует, тот не выигрывает» тысячу раз повторялась нами в уме для собственного успокоения, но в голову сейчас же вкрадывались другие черные мысли, которые снова волновали и не давали покоя. Во время обеда разговаривали мало. Только старик интересовался нашей судьбой.

– Чем же вы раньше занимались? – все допытывался он.

– Я был садовником, – сказал я тихо, только что придумав это ремесло.

– Садовником? – протяжно выговаривая это слово, переспросил старик и продолжал: – Знаете это дело… Так вот, – помолчав, опять начал он, – вы точно должны знать: у меня фруктовые деревья есть, и черви завелись, – медленно протягивая каждое слово, говорил он, – я их побрызгал жидкостью такой, и, глянь, не помогло; так вы скажите, как это надо, чтобы червей-то этих не было.

– Это, дедушка, – отвечал я нерешительно, – поливать, значит, надо другой жидкостью, да начинать нужно с самого начала…

– Как гудит, точно гром! – снова начал старик, прислушиваясь к орудийному гулу. – И что это все война да война, все люди смириться никак не могут, казак на казака с мечом пошел, нехорошо это!

– Да, дедушка, – только и могли мы ответить, – это нехорошо!

– И вы вот покоя найти не можете, вижу я вашу тревогу.

– Тяжело жить на свете стало, – сказал я, – работы нет и денег нет, оттого-то и тяжело!

Обед кончился. Все встали. Девчата начали быстро и ловко прибирать со стола.

– Да, да, – тяжело вздохнул старик. – Ну, идите отдохнуть, девки вам в балаган подушки вынесут, вам покой нужен.

Племянник дедушки, молодой казак лет 18, провел нас в балаган, большое колесное сооружение для жилья, которое во время полевых работ вывозится в поле для жилья и укрытия от дождей и непогоды. Казачок быстро ушел и оставил нас вдвоем. Но спать мы не могли. Здесь, наедине, стало как-то тревожнее на душе. Но мы быстро договорились, что теперь отступления быть не может, что нужно идти вперед. В армии, вероятно, мало людей, и нужно спешить, это лишь на пользу армии. Вероятно, не только мы одни таким путем пробираемся, много и других. У каждого своя одиссея. А обратно за полковником Амелунгом мы не пойдем. В крайнем случае будем сами пробираться. Все время мерещилось что-то нехорошее, ухо прислушивалось к каждому шороху, к голосам, доносившимся с улицы, и к шагам проходивших казаков.

«Только бы не большевики», – повторяли мы каждую минуту про себя.

К вечеру мы вышли из нашей конуры и решили идти встретиться с Потемкиным в условленное время. Когда мы собирались уходить, к нам подошел дедушка казак:

– Вы вот что, братцы, жить у меня можете, место, слава богу, есть, да и подкормить вас могу, но сперва пойдите к нашему председателю и попросите у него позволения, такой у нас ныне закон вышел. Он казак хороший, не бойтесь, а коли даст вам позволение, то пожалуйста – живите хоть месяц, ничего не скажу!..

Потемкин нас уже ожидал. Встретил нас казак, хозяин дома, где остановился Потемкин, и указал дорогу, открывая калитку во двор.

– Так будет лучше, – промолвил он, – не то казаки загомонят, когда сойдетесь на улице.

Я сразу сказал Потемкину, что возвращаться теперь на поиски Амелунга бесцельно, ибо он мог проехать в Царицын, а ехать нам туда – это все равно что никогда уже не попадем в армию.

– Мы решили идти за вами. Вы идите впереди, а мы на полчаса сзади, чтобы мы могли наблюдать за вашим направлением.

– Отлично, – уже более ласково ответил Потемкин, – и Амелунга не нужно искать. Это действительно бесцельно. Пойдемте вместе. Погибнем – так тоже вместе, что Бог даст. Между прочим, я узнал дорогу у моего казака, он оказался вполне порядочным человеком. Когда я с ним разговорился и убедился в его порядочности, я открыл ему свою маску и сказал, что я никакой не рабочий и не мастер, а офицер и что пробираюсь с молодежью к казакам. Когда же я его попросил не болтать после нашего ухода, он мне сказал: «Я казак, и не нужно мне об этом говорить». Нам нужно идти по направлению к хутору Калачу; верстах в трех отсюда начинается глубокая балка, по которой мы пойдем и которая нас проведет прямо к хутору Калачу. Давайте двигаться, как только стемнеет.

– Не лучше ли нам тронуться в путь завтра утром, – возразил я. – Дороги мы не знаем и можем легко сбиться в сторону и нарваться на какой-нибудь патруль. Кроме того, сильная орудийная пальба указывает, что где-то у Калача идет сильный бой. Утро вечера мудренее. Нам бы чуть свет отсюда выйти, тогда с восходом солнца мы будем уже в балке.

Было договорено, что мы все вместе выйдем в 4 часа 30 минут утра и встретимся на выгоне, на дороге.

После разговора с Потемкиным настроение сразу повысилось. После ужина с дедушкой молодой казак снова проводил нас в нашу конуру, где мы крепко уснули, забыв о наших тревогах. Определенное решение, принятое вместе с Потемкиным, сильно нас подбодрило.

На следующее утро, подкрепившись у гостеприимного дедушки молоком и хлебом и поблагодарив за приют, мы быстрым шагом двинулись к условленному месту. Потемкин, Красенский и Векслер уже были там и, заметив нас, сразу тронулись по направлению к балке. Но так как дорога к балке шла почти по самому хребту, вырисовывавшемуся на горизонте и потому отлично видному со станции, пришлось сперва взять курс на юг. Потемкин, Красенский и Векслер шли шагов на сто впереди от нас, показывая нам дорогу. Пройдя от хутора расстояние не больше полуверсты, мы услышали за собой конский топот и, оглянувшись, увидели двоих скачущих за нами всадников, приближавшихся к только что оставленному нами хутору.

– Возьмите курс вправо, – крикнул нам Потемкин, – за нами гонятся!

Мы повернули еще больше на юг. Настроение сразу же сильно пало, в разговоре