— от НСНП: В.М. Байдалаков, Д.В. Брунст, К.Д. Вергун, В.Д. Поремский, А.С. Казанцев, С.П. Рождественский.

В задачи постоянного «редакционного совещания» входили взаимная информация и согласовывание действий, а также создание негласного русского маяка, фокуса, центра148.

Помещение редакции превращалось в своего рода штаб-квартиру НТСНП — организации, находившейся в Германии под формальным запретом149. Деятельность редакции стала выходить далеко за пределы чисто литературной работы, приобретать политическое значение, возраставшее в связи с тем, что Лейббрандт, как и другие ближайшие сотрудники Розенберга (бывшие, как и он, выходцами из России), отдавали себе отчет в опасности, которую несли взгляды и распоряжения Гитлера по «восточному вопросу», и рассчитывали внести необходимые коррективы150. При том, что обязанности издательства «Новое слово» с войной значительно расширились — оно выпускало и другие газеты, журнал «Новая жизнь» и серию книжек для остарбайтеров151, — В.М. Деспотули исполнял и поручения властей, выходившие за рамки редакторско-издательских функций. В частности, по его советам проходило устройство на работу прибывших в Берлин членов НТС, его рекомендация запрашивалась при отборе кадров для работы в лагерях русских военнопленных. Об особом доверии, которое испытывало к нему руководство, свидетельствует тот факт, что сразу после образования Министерства восточных областей Деспотули отправился в только что захваченные германской армией области Прибалтики — через Ковно в Ригу152. Большой отчет его о поездке153 был помещен в том же номере, где появилось сенсационное сообщение о взятии в плен старшего сына Сталина Якова. В отчете подробно рассказывалось о настроениях, царивших в Риге после «роковой ночи» с 13 на 14 июня, о высылке из Латвии 35 тысяч человек в товарных вагонах, сообщалось о реакции жителей и властей на объявление войны 22 июня, о расстрелах НКВД 28 и 29 июня, перед уходом Красной армии, перечислялись самые известные представители русской интеллигенции в Риге, павшие жертвой большевистского террора, и назывались имена агентов НКВД среди русских. До того информация такой густоты, оперативности и точности относительно деятельности НКВД в СССР на страницы «Нового слова», да и вообще русской зарубежной печати, не поступала154, и публикация эта таила в себе большую пропагандистскую силу. Можно догадаться, что главным информатором Деспотули в Риге был его старый знакомый по Берлину начала 1920-х годов В.В. Клопотовский (Лери). Вероятно, и последующие корреспонденции из Риги в газете155 принадлежали перу В.В. Клопотовского. Очевидно также, что эта поездка Деспотули «на родину» имела не только осведомительный характер. Она была предпринята в рамках далеко идущих планов налаживания связей берлинских властей с новыми территориями, и более чем вероятно, что назначением на пост редактора начавших выходить в Риге с 28 августа газет на русском языке «Правда», «Родина», а затем «Слово»156 — еще до создания гражданской оккупационной администрации — В.В. Клопотовский был обязан инициативе и покровительству Деспотули157. Значение этого визита Деспотули уясняется в свете строгого запрета, объявленного на подобные поездки для русских (а также того факта, что у редактора «Нового слова» даже не было германского подданства). Запрет этот долго не удавалось обходить. Лишь спустя несколько месяцев, к концу года была достигнута договоренность об отправке специального представителя газеты на освобожденные от советской власти территории. Им стал Николай Февр, бывший белградский корреспондент, вызванный в Берлин в августе 1941 года158. В конце декабря он отправился в поездку в Россию и опубликовал ряд посвященных командировке фельетонов159, которые после войны включил (с переделками) в свою книгу, составленную в 1945–1946 годах в Альт-Аусзее (Верхняя Австрия)160. В ней он упомянул и свои впечатления от Берлина по приезде из Белграда в августе 1941 года:

Недалеко от Александрпляц, одной из многолюднейших площадей Берлина, в огромном и мрачном здании издательства и типографии «Кениг», помещалась редакция русской газеты «Новое Слово», в которой я в это время начал свою работу.

«Новое Слово» ведет свое начало с 1933 года, когда оно унаследовало закрывшийся в то время «Руль». В течение восьми лет «Новое Слово», не будучи в состоянии конкурировать с большими парижскими газетами, вело убогое существование, едва сводя концы с концами. Вряд ли кто-нибудь из редакции «Нового Слова» мог в то время предполагать, что именно этой газете выпадет на долю сыграть историческую роль среди зарубежной прессы тем, что она первая попадет на русскую землю, явится мостом между эмиграцией и бывшими советскими гражданами и воспитает на своих страницах целую плеяду блестящих антисоветских журналистов из рядов бывших подсоветских людей.

После разгрома Франции и прекращения существования тамошних русских газет, «Новое Слово» оказалось единственной русской газетой в Европе. Начало войны Германии против Советского Союза особенно подняло интерес читателей к этой газете. В те дни, когда я вступил в ряды ее редакции, газета уже давно перевалила за стотысячный тираж и читалась русскими людьми от Атлантического океана до Днепра и от Эгейского моря до Нордкапа.

Благодаря этому редакция «Нового Слова» оказалась своеобразным фокусом, в котором пересекались в те дни настроения, надежды, ожидания и разочарования русских людей за рубежом161.

После прекращения брюссельского «Часового» в редакцию перешел в мае 1941-го и стал ее ответственным секретарем один из его основателей и соредактор Е. Тарусский. В августе-сентябре на страницах «Нового слова» прошел «диалог» между священником А. Киселевым и военнопленным В. Личманенко. С 7 сентября со статьями на философские и общественные темы выступал С.А. Левицкий. Н.М. Февр в течение осени (пока не отправился в Россию) вынужден был довольствоваться ведением сравнительно незначительного отдела «Маленький фельетон». 2 ноября редакция с гордостью предоставила место первому советскому журналисту, вызвавшемуся печататься в ней162. Приехал из Лицманштадта (Лодзи) и, регулярно выступая с публицистическими «подвалами», стал заведующим редакцией Н.А. Рязанцев. В.А. Ларионов отошел от повседневных редакционных дел, но сохранявшаяся тесная связь с «Новым словом» выразилась в публикации (с 14 января 1942 года) его книги «Последние юнкера».

С января 1942 года «Новое слово» стало выходить два раза в неделю — по средам и воскресеньям. При этом, как сообщил Деспотули в новогоднем номере, тираж газеты достиг 300 тысяч экземпляров163, — увеличившись, таким образом, почти в сто раз по сравнению с начальным периодом газеты и в три раза по сравнению с весной 1941 года. Такой быстрый, астрономический рост, вызывавший гордость редактора, объяснялся, однако не причинами коммерческого характера, а реальностью военной кампании и предопределен был потребностями читательской аудитории на громадной оккупированной территории Советского Союза и разнарядкой министерства А. Розенберга. Насколько необычным был тогдашний тираж «Нового слова»? Для сравнения приведем несколько цифр, относящихся к русской печати военных лет.

Выходившая с 22 марта 1942 года под оккупацией в Смоленске по