Шрифт:
Закладка:
Гудспет бросил только один взгляд на Пэта, один беглый взгляд, – потом отвел глаза. Кивка не последовало, он даже не дал себе труда повернуться к Петтиту, он просто посмотрел куда-то мимо Пэта. Пэта не хотели брать. Он остался за бортом. Артур видел, как шевелил губами Пэг; слов он слышать не мог, но видел, как губы все шевелились и шевелились с отчаянной мольбой. Тщетно. Пэг остался за бортом, он был в числе тех четырехсот, которых на работу обратно не приняли. Выражение его лица, выражение всех этих четырехсот лиц сводило Артура с ума. Он резко отвернулся, рванулся от окна. Ему хотелось оставить на работе этих четыреста человек, но он не мог этого сделать. Не может, не может, черт возьми!
Он машинально уставился на календарь, на листке которого стояла дата 15 октября 1926 года, подошел к календарю, со злостью оторвал листок. Нервное напряжение искало какого-то выхода. Скорее бы прошел день!
Выйдя за ворота, Пэг Мэйсер пошел прочь от шахты по Каупен-стрит. Он не шел, а едва плелся, глядя себе под ноги, немного горбясь, ощущая на себе взгляды женщин, которые смотрели ему вслед с порогов домов на Террасах: один из четырехсот шахтеров, не нужных более, выкинутых вон.
Он свернул в переулок, который вел на Кэй-стрит, и дошел до своего дома.
– А Энни где? – спросил он, остановившись на пороге убого обставленной комнаты с каменным полом.
– Вышла, – отвечал отец с кровати. Старик Мэйсер, скрюченный ревматизмом, теперь уже совсем больше не вставал, а так как он всегда был человеком живым и деятельным, его нынешняя полная беспомощность делала его капризным и сварливым. Его недуг вызывал постоянную боль в пояснице, и старик решил, что у него больные почки. Он клялся, что это почки, и все гроши, какие ему удавалось наскрести и сберечь, он тратил на «почечные пилюли доктора Пауперта», – патентованное шарлатанское средство, которое изготовлялось в Уайтчепеле субъектом по фамилии Лорберг, обходилось ему по одному пенни и одному фартингу коробка, а продавалось по три пенса и шесть фартингов и состояло из мыла, патоки и метиленовой синьки. От пилюль моча старого Мэйсера делалась синей, а так как в рекламе было предусмотрительно указано, что это объясняется выделением из организма вредных веществ, то старик был очень доволен. Он считал, что выздоровел бы совершенно, если бы только мог «очистить» таким образом свои почки. Но горе было в том, что он не имел возможности покупать пилюли в достаточном количестве. Реклама объясняла, что пилюли обходятся дорого, так как приготовляются из дорогих индийских трав, собираемых на склонах Гималаев в период Карма Шалия, по рецепту, который покойный доктор Пауперт узнал от одного индийского мудреца.
В настоящее время у старого Мэйсера пилюль не было, и поэтому он посмотрел на Пэта сердито и с легкой тревогой:
– Почему ты не пошел в шахту?
– Потому что не пошел, – отрезал Пэг угрюмо.
– Раз ты рабочий, так и иди на работу, Пэг.
– Это я-то рабочий? – процедил Пэг. – Да я собираюсь совершить прогулку на яхте в Испанию.
У старика затряслась голова:
– Ты не можешь перестать работать, Пэг! Кто же будет кормить меня, старика?
Пэг не отвечал. Он стоял злой, беспомощный, усталый.
– У меня уже нет пилюль, Пэг, мне надо купить пилюль.
– К черту твои пилюли! – сказал Пэг и, тяжело опустившись на стул, сидел, не снимая засаленной кепки, засунув руки в карманы и неподвижно глядя на вспышки пламени в большом очаге.
Энни пошла отнести работу – она шила для миссис Проктор – и попутно проводить Сэмми в школу. Она скоро вернулась.
Как только она вошла и увидела погруженного в размышления Пэга, она поняла, что случилось. Знакомая мучительная тревога резнула ее по сердцу. Но она не сказала ничего. Сняла шляпу и пальто и принялась убирать со стола и мыть посуду.
Пэг заговорил первый.
– Я безработный, Энни, – сказал он.
– Ну, ну, как-нибудь проживем, Пэг, – отозвалась Энни, продолжая возиться с посудой.
Но позор этого увольнения продолжал глодать и мучить Пэга.
– Я для них недостаточно хорош, – сказал он сквозь стиснутые зубы. – Недостаточно хорош, видишь ли. Это я-то, который, когда нужно, может работать за двоих.
– Знаю, знаю, Пэг, – утешала его Энни. Она любила Пэга и остро чувствовала его обиду. – Не горюй, мальчик.
– Они хотят, чтобы я был безработным и клянчил пособие, – проворчал Пэг. – А я хочу работать. Пособие!..
Молчание. Старый отец с постели прислушивался к разговору. Полный жалости к себе, он смотрел испуганными глазами то на сына, то на дочь и наконец вмешался:
– Надо будет написать Дэви Фенвику, Энни. Теперь уже придется принять от него помощь.
– Как-нибудь проживем, отец, – сказала Энни. Она ни за что не хотела брать деньги от Дэвида. – Ведь мы всегда кое-как управлялись сами.
Энни решила, что она возьмет еще какую-нибудь работу. И этим же утром, сделав что нужно по хозяйству, ушла из дому на поиски. Она хотела работать поденно по домам, но даже черную работу найти оказалось трудно.
Она побывала у доктора Скотта, у миссис Армстронг. Она даже, спрятав в карман гордость, обратилась к миссис Ремедж. Но всюду потерпела неудачу. Миссис Проктор обещала дать ей еще кое-что сшить, а миссис Лоу, жена священника с Нью-Бетель-стрит, неохотно предложила прийти в понедельник на один день стирать. Этак она сможет, по крайней мере, заработать полкроны, хотя миссис Лоу всегда платила с таким видом, точно милостыню подавала. Как ни старалась Энни, она больше никакой работы не нашла. Она делала попытки и на другой день, и в следующие, но все с тем же результатом. На труд поденщицы в Слискейле спрос был невелик, а кроме своего труда, Энни продавать было нечего.
Пэг тем временем начал хлопотать о пособии, которое выдавалось безработным. Он сначала не хотел получать этого пособия, но, когда глодавшее его чувство обиды потеряло первую остроту, он отправился на биржу труда. Рабочие в Слискейле называли биржу труда «бюро». Перед бюро стоял длинный хвост. В этой очереди не толкались, не спорили, как в очереди у шахты, – здесь спешить было некуда. Все ожидали. Считалось само собой понятным, что если хочешь получить пособие, то надо ждать. Пэг молча стал в конце, рядом
