— Не заключай с ними сделку, — неожиданно крикнул Кадрах, в голосе которого слышалось отчаяние. — Убей чудовище. Убей его!

— Успокойся. — Быть может, — подумала Мириамель, — монах хочет убедить солдат, что их хозяину грозит настоящая опасность.

В таком случае он превосходный актер — его слова прозвучали весьма убедительно.

Солдаты начали с тревогой переглядываться. Изгримнур воспользовался моментом и принялся отбирать у них луки и стрелы. После того как Изгримнур рыкнул на монаха, Кадрах к нему присоединился. Некоторые солдаты их проклинали, но ни один не предпринял серьезной попытки сопротивления. Когда Изгримнур и монах натянули луки и приготовились стрелять, они принялись о чем-то между собой спорить, но Мириамель видела, что они утратили желание сражаться.

— Четыре лошади, — спокойно сказала она. — Я окажу вам услугу и уеду на одной лошади вместе с человеком, которого негодяй назвал «болотным мальчиком». В противном случае мы заберем у вас пять лошадей.

После коротких споров солдаты Аспитиса передали им четырех лошадей, забрав седельные сумки. Когда они распределили запасы по оставшимся лошадям, два солдата графа подошли, чтобы забрать своего так и не пришедшего в сознание господина, и без особых церемоний положили поперек седла. Теперь некоторым из них пришлось сесть вдвоем на одну лошадь, и отряд выглядел изрядно смущенным, когда они уезжали.

— И если он выживет, — крикнула Мириамель им вслед, — расскажите ему, что произошло!

Отряд Аспитиса быстро скрылся из виду на востоке.

Мириамель перевязала раны Камариса, они погрузили свой скромный багаж на лошадей и к середине дня снова двинулись вперед. У Мириамель слегка кружилась голова, словно она проснулась после ужасного кошмара, а в окно заглядывает весеннее солнце. Камарис вновь обрел безмятежный покой; казалось, он уже забыл про поединок с Аспитисом. Кадрах почти все время молчал — впрочем, он вел себя так и раньше.

Аспитис оставался темной тенью в сознании Мириамель с той ночи, когда случилась буря и они спаслись с корабля графа. Теперь тень исчезла. Когда они ехали по холмистым землям тритингов, а Тиамак клевал носом в седле перед ней, Мириамель хотелось петь.

В тот день они преодолели несколько лиг, а когда остановились на ночлег, Изгримнур также пребывал в превосходном настроении.

— Теперь мы доберемся до Джошуа гораздо быстрее, принцесса. — Он усмехнулся в бороду. Если герцог и стал думать о ней хуже после того, как Аспитис выдал ее постыдную тайну, он, как истинный рыцарь, никак этого не показывал. — Клянусь молотом Дрора, ты видела Камариса? Ты его видела? Он сражался как человек вдвое моложе.

— Да. — Она улыбнулась. Герцог был хорошим человеком. — Я видела его, Изгримнур. Все как в старой песне. Нет, даже лучше.

Герцог разбудил ее посреди ночи, и по его лицу она поняла: что-то случилось.

— Тиамак? — У нее появилось неприятное чувство.

Они прошли через такие тяжелые испытания! К тому же маленькому вранну ведь стало лучше!

Герцог покачал головой.

— Монах сбежал.

— Кадрах? — Мириамель была к такому не готова. Она потерла лоб, стараясь поскорее проснуться. — Что значит сбежал?

— Его нет. Он взял одну из лошадей и оставил записку.

Изгримнур показал на кусок ткани из деревни Роща, который лежал на земле рядом с тем местом, где она спала. Кадрах прижал записку камнем, чтобы ее не унес ветер.

Мириамель ничего не почувствовала, узнав о побеге Кадраха. Она убрала камень и развернула светлую ткань. Да, это написал он: она уже видела почерк Кадраха. Похоже, он использовал кончик обгоревшей ветки.

Что могло быть таким важным, — подумала она, — что он потратил столько времени, чтобы перед уходом оставить письмо?

«Принцесса, — написал он, — я не могу идти с вами к Джошуа. Я не принадлежу к этим людям. Не вините себя. Никто не был добрее ко мне, чем вы, даже после того как узнали, каков я на самом деле.

Я боюсь, есть вещи много хуже того, что вам известно. Я бы очень хотел сделать что-то еще, но больше я никому не могу помочь».

Он не подписал свое письмо.

— Что за вещи? — раздраженно спросил Изгримнур, который читал через ее плечо. — Что он имел в виду, когда написал «есть вещи много хуже того, что вам известно»?

Мириамель беспомощно пожала плечами.

— Кто знает? — Меня снова бросили, — только и могла подумать она.

— Может быть, я был слишком с ним жесток, — хрипло сказал герцог. — Но это не повод красть лошадь и убегать.

— Он постоянно чего-то боялся. С того самого момента, как я его узнала. Трудно жить с постоянным страхом в сердце.

— Ну, мы не будем лить по нему слезы, — прогрохотал Изгримнур. — У нас хватает собственных проблем.

— Нет, — сказала Мириамель, складывая записку, — мы не будем лить слезы.

20. Путники и посланники

— Я не была здесь много сезонов, — сказала Адиту. — Много, очень много сезонов.

Она остановилась и подняла руки, соединив пальцы в сложном жесте; ее стройное тело раскачивалось, точно лоза в руках искателя воды. Саймон с удивлением и опаской за ней наблюдал. И очень быстро трезвел.

— Тебе не следует спуститься? — спросил он.

Адиту посмотрела на него, свет луны показал таившуюся в уголках ее губ улыбку, она снова обратила глаза к небу, сделав еще несколько шагов по узкому осыпавшемуся парапету.

— Позор для Дома Ежегодного танца, — сказала она. — Нам следовало сделать больше, чтобы сохранить это место. Меня печалит, что все здесь разваливается. — Однако Саймону не показалось, что она так уж сильно расстроена.

— Джелой называет это место Обсерваторией, — сказал Саймон. — Почему?

— Я не знаю. А что такое «обсерватория»? Мне незнакомо это слово из вашего языка.

— Отец Стрэнгъярд сказал, что такое место раньше было в Наббане, во времена императоров, — высокое здание, откуда они смотрели на звезды и пытались увидеть будущее.

Адиту рассмеялась и подняла одну ногу в воздух, чтобы снять сапог, потом проделала то же самое с другой ногой, словно стояла на земле возле Саймона, а не на высоте в двадцать локтей на узком каменном карнизе. Она бросила сапоги вниз, и они тихо упали на влажную траву.

— Думаю, она пошутила, хотя в ее словах есть некоторый смысл. Никто не смотрел здесь на звезды, разве что так, как мы обычно на них смотрим. Это место Рао-ай-Сама’ан — Главного Свидетеля.

— Главный Свидетель? — Саймон предпочел бы, чтобы она двигалась по узкому парапету не так быстро. С одной стороны, ему самому приходилось спешить, чтобы оставаться рядом и продолжать разговор. А с другой… ну, это было опасно, пусть она сама так