Перед ними раскинулось озеро Тритинг, огромное пространство, окруженное невысокими холмами и, за исключением густой травы, с очень редкой растительностью. Деревья жались к склонам холмов, временами попадались редкие рощи высоких сосен, но в остальном они видели карликовые деревья, очень похожие на кусты. В свете позднего дня в пустых землях гулял ветер, здесь было совсем мало живых существ, а люди и вовсе не селились.

Тиамак уже плохо знал эти земли, так далеко он прежде не бывал. Им все реже удавалось отыскать каналы, чтобы плыть дальше. Когда последний сузился так, что двигаться вперед стало невозможно, они вылезли из лодки и некоторое время стояли, подняв воротники, чтобы защититься от холодного ветра.

— Похоже, пришло время идти пешком. — Изгримнур посмотрел через пустоши на север. — Но мы рядом с озером Тритинг, и проблем с питьевой водой не будет, в особенности если учесть погоду, которая стоит в последнее время.

— А что делать с Тиамаком? — спросила Мириамель.

Лекарство, которое она готовила для вранна, определенно помогло, но чуда не произошло: хотя Тиамак мог стоять самостоятельно, он оставался бледным и слабым.

Изгримнур пожал плечами.

— Я не знаю, — ответил он. — Наверное, мы сможем подождать несколько дней, пока ему не станет лучше, но мне бы очень не хотелось задерживаться здесь надолго. Или сделаем что-то вроде носилок?

Камарис вдруг наклонился и взял Тиамака под мышки длинными руками — от неожиданности вранн вскрикнул. Без малейших усилий старик поднял Тиамака и посадил себе на плечи — тот в последний момент развел ноги в стороны, как ребенок на плечах отца. Герцог усмехнулся.

— Похоже, мы получили ответ. Уж не знаю, как долго Камарис сможет его нести, но теперь мы можем попытаться найти подходящее убежище. Такой вариант будет намного лучше.

Они забрали вещи из лодки и сложили их в мешки, которые захватили в деревне Роща. Тиамак взял свой и крепко держал его свободной рукой — другой он вцепился в Камариса. Он больше не говорил о его содержимом после конфликта в лодке, и Мириамель пока не решалась задавать ему вопросы.

С неожиданными сожалениями Мириамель и остальные молча попрощались с плоскодонкой и зашагали к берегам озера Тритинг.

Камарис с легкостью нес Тиамака, и, хотя он останавливался для отдыха вместе с остальными, старый рыцарь двигался медленно через оставшиеся заболоченные участки, но не отставал и не выглядел особенно уставшим. Мириамель не могла не смотреть на него с восхищением. Если он такой в старости, какие же подвиги он совершал во времена своего расцвета? Теперь она верила в старые легенды, даже самые невероятные.

Несмотря на то что Камарис не жаловался, Изгримнур посадил Тиамака к себе на плечи в последний час перед закатом. Когда они наконец остановились, чтобы разбить лагерь, герцог тяжело дышал — и, казалось, жалел о своем решении.

Они успели подготовить лагерь до наступления темноты, нашли рощу невысоких деревьев и развели костер из сухостоя. Снег, лежавший почти всюду на севере, отступил перед озером Тритинг, но после того как солнце исчезло за горизонтом, стало так холодно, что все старались сесть поближе к огню. Мириамель неожиданно для себя обрадовалась, что не выбросила потрепанное монашеское одеяние.

Холодный ветер трепал ветви деревьев у них над головами, и теперь, когда они покинули Вранн, у них возникло ощущение, что они открыты со всех сторон. Оставалось радоваться тому, что земля стала сухой: и за это, подумала Мириамель, стоит испытывать благодарность.

На следующий день Тиамаку стало немного лучше, и почти все утро он смог идти наравне со всеми, но потом Камарис снова водрузил его на свои широкие плечи. Изгримнур, после того как они выбрались из болот, стал почти прежним, постоянно пел песни сомнительного содержания — Мириамель с удовольствием занималась тем, что считала, сколько строк ему удавалось довести до конца, прежде чем он смущенно останавливался, чтобы попросить у нее прощения, и рассказывал истории о сражениях и чудесах, которые ему довелось увидеть. Кадрах, с другой стороны, почти все время молчал — совсем как после их побега с «Облака Эдны». Если к нему обращались, он отвечал и вел себя на удивление вежливо с Изгримнуром, словно они никогда не ругались прежде, но в остальное время был немым, как Камарис.

Мириамель не нравился его пустой взгляд, но, что бы она ни говорила, он оставался спокойным и равнодушным — и в конце концов она сдалась.

Вранн, полный разнообразных живых существ, остался у них за спиной: даже с вершин самых высоких холмов им удавалось разглядеть лишь темные пятна на южном горизонте. Когда они разбили лагерь в очередной роще, Мириамель попыталась понять, какое расстояние они преодолели — и, что интересовало ее гораздо больше, насколько долго им еще предстояло идти дальше.

— Сколько нам еще идти? — спросила она у Изгримнура, когда они ели похлебку из сушеной рыбы, которую прихватили в деревне Роща. — Ты знаешь?

Он покачал головой.

— Я не уверен, леди. Наверное, больше пятидесяти лиг, возможно, шестьдесят или семьдесят. Боюсь, нам предстоит долгий, долгий поход.

Мириамель встревоженно на него посмотрела.

— Но это может занять недели.

— А что еще нам делать? — спросил он, а потом улыбнулся. — В любом случае, принцесса, сейчас наше положение заметно улучшилось — и мы ближе к Джошуа.

Мириамель ощутила болезненный укол.

— Если он действительно там, — ответила она.

— Он там, моя юная принцесса. — Изгримнур сжал ее руку в широкой ладони. — Худшая часть наших испытаний позади.

Что-то разбудило Мириамель вместе со слабыми лучами рассвета. Она едва успела проснуться, когда кто-то схватил ее за руку и заставил встать.

— А вот и она. Переодета в монаха, господин, все, как вы сказали. — Она услышала полный триумфа голос, говоривший на языке Наббана.

Их окружила дюжина всадников, часть из которых держала зажженные факелы. Изгримнур сидел на земле — один из всадников прижимал к его шее острие копья, и герцог негромко застонал.

— Это была моя стража! — с горечью пробормотал он. — Моя стража…

Мужчина, который сжимал руку Мириамель, заставил ее сделать несколько шагов к выходу из рощи, в сторону одного из всадников, высокого мужчины в надетом на голову просторным капюшоне, лицо которого оставалось неразличимым в сером утреннем свете.

— Итак, — сказал всадник на вестерлинге с сильным акцентом. — Итак. — Несмотря на странное произношение, в его голосе слышалось несомненное удовлетворение.

Ужас Мириамель сменил гнев.

— Сними капюшон, милорд. Тебе нет нужды играть со мной в прятки, — сказала она.

— Неужели? — Всадник поднял руку. — Значит, хочешь увидеть,