большинство в сенате, потерял работу. Однако лютая неприязнь к Оппенгеймеру побудила Бордена продолжать составление отчета о влиянии Оппенгеймера в Вашингтоне и настрочить шестьдесят пять страниц. Ни одно лицо в Америке, писал он, не имело более «подробных и точных сведений» о военной и внешней политике страны, чем этот ученый. Рассмотрев послевоенную деятельность Оппенгеймера, Борден постарался нарисовать образ человека, ежедневно оказывающего влияние на вашингтонских политиков.

Недавно в течение всего одной недели… доктор Оппенгеймер имел разговор об использовании атомной энергии в промышленности с главой химической корпорации «Монсанто» доктором Чарльзом Томасом, обедал с госсекретарем на его ферме в Мэриленде, обсуждая внешнюю политику, связанную с осенними испытаниями 1952 года на атолле Эниветок, встречался с министром ВВС для обсуждения среди прочего относительных преимуществ стратегических и тактических бомбардировок, принимал делегацию французских официальных лиц и обсуждал с ними международный контроль, а также имел беседу с президентом и двумя кандидатами на пост президента, генералом Эйзенхауэром и губернатором Стивенсоном. Доктор Оппенгеймер, возможно, единственный в Америке, кому доктор У. Дж. Пенни, руководитель английской военной лаборатории, эквивалента нашего Лос-Аламоса, доверил подробности разработки английской бомбы. <…> Практически все считают доктора Оппенгеймера динамичной, притягательной личностью, превосходным оратором и что он благодаря престижу, которым пользуется среди ученых, имеет тенденцию доминировать на проводимых им встречах.

В 1952 году Борден еще не мог сделать однозначные выводы, но и не мог примириться с тем, что личное дело влиятельной фигуры содержало много информации, которую Борден считал компрометирующей. Стросс, разумеется, разделял подозрения коллеги и подталкивал его к дальнейшим поискам компромата. В декабре 1952 года, за месяц до составления Борденом отчета по материалам своего расследования, Стросс отправил ему письмо на четырех страницах с перечислением причин, которые, на его взгляд, затормозили появление водородной бомбы на три года. Он не только обвинил Оппенгеймера и консультативный комитет КАЭ в проволочках, но и утверждал, что русские благодаря ядерному шпионажу получили фору. «Короче говоря, — писал Стросс, — было бы чрезвычайно опрометчиво предполагать, что у нас есть какое-то преимущество в соревновании с Россией в области термоядерного оружия». Оба не сомневались, что винить в этой опасной ситуации в основном следовало Оппенгеймера.

В конце апреля 1953 года Борден прибыл в кабинет Стросса для обсуждения взаимных опасений относительно их общего врага. По словам Присциллы Макмиллан, Борден передал Строссу какой-то загадочный документ, «возможно, перечень подозрений Бордена в отношении Оппенгеймера». Этого документа не оказалось в архивах, однако последующие действия Стросса и Бордена позволяют сделать вывод, что во время этой встречи они наметили план, скорее даже заговор, с целью лишения Оппенгеймера влияния. Борден взял на себя грязную работу, а Стросс пообещал снабжать его нужной информацией.

Через две недели после встречи Борден получил доступ к личному делу Оппенгеймера, хранившемуся в секретке КАЭ. Несмотря на то что Борден оставил свою должность в госаппарате 31 мая 1953 года, ему позволили держать у себя личное дело до 18 августа. 16 июля у Стросса состоялся телефонный разговор с Борденом, который читал личное дело, уединившись в своем загородном доме в северной части штата Нью-Йорк. Когда досье на Оппенгеймера вернули, Стросс продержал его на своем столе еще три месяца и возвратил его в секретку только 4 ноября. Всего несколькими часами позже заместитель начальника службы безопасности КАЭ и доверенное лицо Стросса Брайан Ф. Лапланте снова извлек личное дело из хранилища и держал его у себя до 1 декабря.

Последовательность изъятия и возвращения личного дела Оппенгеймера Борденом, Строссом и Лапланте, несомненно, была тщательно скоординирована. Это не похоже на случайность. Борден совершенно очевидно готовил обвинение против Оппенгеймера с ведома и поощрения Стросса. Когда Борден закончил работу и вернул досье, Стросс забрал его, чтобы самостоятельно изучить свидетельства. А изучив, поручил Лапланте проверить материалы еще раз.

Таким образом, за семь месяцев, с апреля по декабрь 1953 года, Льюис Стросс с большой помощью Уильяма Бордена произвел «серьезные предварительные раскопки», о которых он и директор ФБР Гувер договорились, как о необходимом условии успешного наступления на Оппенгеймера. Они отодвинули сенатора Маккарти в сторону, понимая, что от него не стоило ожидать серьезной проработки дела. В июле 1953 года, согласно свидетельству юриста-кадровика КАЭ Гарольда Грина, «Стросс пообещал Гуверу выгнать Оппенгеймера вон». В этом смысле председатель КАЭ оказался хозяином своего слова.

Возвратившись из Бразилии в конце августа 1953 года, Оппенгеймер позвонил Строссу и сообщил, что будет в Вашингтоне в четверг 1 сентября. Роберт спросил, не мог ли бы Стросс уделить ему время утром. Тот ответил, что освободится только во второй половине дня. Оппенгеймер ответил, что на это время у него назначена важная встреча в Белом доме. Эта новость настолько переполошила Стросса, что он немедленно позвонил в ФБР и попросил Бюро взять Оппенгеймера во время его пребывания в Вашингтоне под плотное наблюдение. «Учитывая прошлое Оппенгеймера, — сообщил один из сотрудников ФБР, — адмирал горел желанием узнать, с кем тот будет встречаться в Вашингтоне во вторник после обеда». Гувер санкционировал наблюдение, и Строссу сообщили, что Оппенгеймер не появлялся в Белом доме. Вместо этого он провел всю вторую половину дня в баре отеля «Статлер» с независимым колумнистом Маркизом Чайлдсом. С облегчением поняв, что Оппенгеймер не встречался с президентом, а всего лишь обхаживал журналиста, Стросс написал Гуверу: «Я все еще крайне озабочен влиянием Оппенгеймера на программу атомной энергии, внимательно слежу за этим вопросом и надеюсь, что в ближайшем будущем сумею полностью прекратить все контакты между КАЭ и Оппенгеймером». (Курсив наш.)

Пока Стросс и Борден готовили обвинение против Оппенгеймера, Оппи провел начало осени за написанием четырех длинных эссе о науке. За несколько месяцев до этого британская радиовещательная корпорация Би-би-си пригласила его принять участие в престижном цикле Ритовских лекций и подготовить четыре выступления, которые услышат миллионы людей по всему миру. Роберт и Китти планировали остановиться в Лондоне на три недели и в начале декабря отправиться в Париж. Приглашение Би-би-си было большой честью. Среди предыдущих Ритовских лекторов числились Бертран Рассел с его лекцией «Власть и личность» и Арнольд Тойнби, выступивший за год до Оппенгеймера с докладом «Война и Запад».

Роберт тщательно работал над лекцией, чтобы «показать, что есть в ядерной физике нового, актуального, полезного и могло бы вдохновить людей». Интеллигентская расплывчатость выступления Оппенгеймера, видимо, оказалась трудна для понимания большинства слушателей. «Его искрометное красноречие, — писал один из критиков, — обволакивало слушателей паутиной, напоминавшей не столько внимание, сколько состояние транса». От выступления