компании «Вестингауз» в Питсбурге. Борден горячо благодарил Стросса за «заботу». Изучив вечерами совершенно секретное досье КАЭ на Оппенгеймера, Борден к середине октября 1953 года подготовил черновик письма, который отправил Дж. Эдгару Гуверу 7 ноября. Справка ФБР, содержавшая ту же информацию, была слишком громоздкой и невнятной. Борден сумел уместить главные пункты обвинения против Оппенгеймера на трех с половиной страницах текста, отпечатанного через один интервал, и придать им четкость. Он сделал шокирующий вывод. Упорядочив свидетельства о связях Оппенгеймера с коммунистами и проанализировав совокупность рекомендаций ученого по ядерному оружию, Борден заключил, что «Дж. Роберт Оппенгеймер, скорее всего, является агентом Советского Союза».

Когда именно Стросс узнал, что Борден закончил работу над письмом, доподлинно неизвестно. Стросса никто официально не информировал, пока Гувер не передал 27 ноября текст письма министру обороны Уилсону и президенту. Однако 9 ноября Стросс добавил в свою папку записку, свидетельствующую, что он наконец прочитал письмо Бордена. «Насколько я помню, — написал он, — в докладе ФБР от 27 ноября 1945 года о советской шпионской деятельности говорилось, что “еще в декабре 1940 года наблюдением были установлены тайные встречи группы лиц, включавшей в себя Стива Нельсона, Хокона Шевалье, секретаря коммунистической организации в Калифорнии Уильяма Шнайдермана и ДРО”. Совершенно ясно, что эта информация была добыта путем прямого наблюдения».

Тридцатого ноября, получив письмо в официальном порядке, Стросс добавил в личный архив еще одну запись, говорившую, что главной уликой против Оппенгеймера служило дело Шевалье: «Важным моментом является то, через какое время после инцидента О [Оппенгеймер] сообщил о нем Г [Гровсу] и есть ли основания подозревать, что О было известно об осведомленности Г насчет инцидента еще до того, как О доложил о нем». Вопрос в самом деле интересный, но так как никакого подтверждения, что Гровс знал о беседе Оппенгеймера с Шевалье до того, как о ней рассказал Оппи, нет, причем свидетельство об этом самого Гровса имеется в анналах ФБР, главный вопрос связан с запиской Стросса. Выходит, он заранее знал, в чем будет состоять суть дела Оппенгеймера?

* * *

Осенью 1953 года Вашингтон захлестнула охота на ведьм. Карьеры сотен госслужащих рушились из-за надуманных обвинений. Никто, даже сам президент, не желал вставать на пути сенатора Джозефа Маккарти. 24 ноября 1953 года сенатор от Висконсина выступил с яростной речью, транслируемой по радио и телевидению, в которой обвинил администрацию Эйзенхауэра в «плаксивом, бесхребетном примиренчестве». На следующий день Ч. Д. Джексон сказал репортеру «Нью-Йорк таймс» Джеймсу Рестону, что, на его взгляд, «Маккарти объявил войну президенту». Когда колонка Рестона на следующее утро процитировала слова Джексона со ссылкой на анонимный источник в Белом доме, референт Эйзенхауэра открыто отчитал Джексона, утверждая, что подобные разговоры «еще больше отталкивают Маккарти и его союзников от голосования за президентскую программу». Джексон был возмущен «катастрофическим примиренчеством» перед лицом агрессивных нападок Маккарти. «Смутные ощущения недовольства “отсутствием лидерства”, — написал Джексон в своем дневнике, — которые я много месяцев испытывал и неизменно подавлял, резко заявили о себе на этой неделе, и это меня очень пугает». В разговоре с главой президентской администрации Шерманом Адамсом он предположил, что «скандальное поведение Маккарти заставит прозреть некоторых советников президента, похоже, считающих сенатора добродушным парнем».

В этой ядовитой атмосфере министр обороны Уилсон 2 декабря 1953 года позвонил Эйзенхауэру и спросил, читал ли он последнее донесение Дж. Эдгара Гувера о докторе Оппенгеймере. Айк ответил, что не читал. Уилсон заметил, что новое донесение «самое худшее из всех». Накануне вечером, сообщил Уилсон, ему звонил Стросс и предупредил, что «Маккарти знает об этом документе и может использовать его против нас». Эйзенхауэр ответил, что его не волнуют возможные действия Маккарти. Тем не менее, сказал он, дело Оппенгеймера следует довести до сведения генерального прокурора Герберта Браунелла. «Репутация [Оппенгеймера] не пострадает, — заявил президент Уилсону, — если только не найдутся существенные улики». Уилсон (ошибочно) заявил, что «и брат, и жена Оппенгеймера являются коммунистами. Этот факт и прежние связи делают его крайне ненадежным, если у нас возникнут проблемы с коммунистами».

Закончив телефонный звонок с Уилсоном и еще не прочитав документ, Эйзенхауэр отметил в своем дневнике, что донесение ФБР «выдвигает очень серьезные обвинения, некоторые из них — нового характера». Хотя предъявление обвинительного акта было прерогативой генерального прокурора, Айк написал: «Я очень сомневаюсь, что у них есть такие улики». В то же время он решил прервать все контакты Оппенгеймера с официальными лицами правительства. «Печальный факт состоит в том, что, если обвинения правдивы, то в самом центре наших атомных разработок с первых же дней сидел человек, который… разумеется, доктор Оппенгеймер — один из тех, кто настойчиво призывал больше делиться ядерной информацией с миром», — написал в дневнике Эйзенхауэр, забыв добавить, что сам же и одобрил это назначение.

Рано утром на следующий день Эйзенхауэр встретился с секретарем по национальной безопасности Робертом Катлером, который посоветовал принять немедленные меры против Оппенгеймера. В десять утра Эйзенхауэр вызвал в Овальный кабинет Стросса и спросил, читал ли он последнюю справку ФБР на Оппенгеймера. Стросс, разумеется, читал и ее, и письмо Бордена, на котором она основывалась. После непродолжительной беседы президент распорядился немедленно ввести «полный запрет» на «доступ этого лица [Оппенгеймера] к любой закрытой или секретной информации».

В течение дня Эйзенхауэр написал в дневнике, что за «короткое время», которое у него заняло чтение «так называемых “новых” обвинений», он быстро понял — «в них ровным счетом нет ничего, кроме ссылки на письмо некого Бордена». После чего дал точную оценку его содержания: «Это письмо представляет мало новых доказательств». Президенту, по его собственному признанию, уже докладывали: «основная масса» этой информации «постоянно пересматривалась и перепроверялась много лет, и все проверки заканчивались одним и тем же выводом — ничего подразумевающего нелояльность со стороны доктора Оппенгеймера не обнаружено. Однако это не означает, что риска для безопасности не существует».

Эйзенхауэр понимал, что Оппенгеймер, возможно, был жертвой клеветнических инсинуаций. Однако, дав распоряжение начать расследование, он уже не мог его отозвать. Такой шаг подставил бы его под обвинения со стороны Маккарти в укрывательстве человека, представляющего собой потенциальную угрозу для национальной безопасности. Поэтому президент направил генеральному прокурору официальную записку, приказав отгородить Оппенгеймера от засекреченных материалов «глухой стеной».

Вашингтон — большая деревня. Поэтому неудивительно, что уже 4 декабря 1953 года о президентской директиве насчет «глухой стены» узнал старый друг Оппи по Лос-Аламосу, адмирал Уильям «Дики» Парсонс. Парсонс был в курсе знакомств Оппи с