того, чтобы после тщательного ознакомления с этими фактами моих собеседников не охватило чувство тревоги и отрезвления». Если заглянуть на десять лет вперед, предсказал он, «то, что Советский Союз отставал от нас на четыре года, покажется слабым утешением. <…> Как минимум мы можем вывести, что наша двадцатитысячная по счету бомба… не даст глубокого стратегического преимущества перед двухтысячной бомбой противника».

Не называя цифр, Оппенгеймер отметил, что запас атомного оружия Америки быстро нарастает. «Мы с самого начала настаивали на свободе применения этого оружия. Всем известно, что его использование входит в наши планы. Всем также известно, что частью этих планов является жесткая приверженность к его использованию для первичного массированного и продолжительного по времени стратегического удара по противнику». Такова была реальная суть плана Стратегического авиационного командования — уничтожить десятки русских городов с воздуха, совершив акт геноцида.

Атомные бомбы, продолжал Оппенгеймер, это «практически единственное средство, приходящее на ум, способное не позволить превратить великую битву в Европе в затяжную, изматывающую крупномасштабную Корею». При этом европейцы «не подозревают о наличии такого оружия, его количестве, порядке его использования и последствиях его применения».

Секретность в атомной сфере, доказывал он, порождает повсеместные слухи, домыслы и откровенное невежество. «Мы плохо действуем, когда они [важные факты] известны ввиду секретности и опасений лишь немногим». Бывший президент Гарри Трумэн пренебрежительно отзывался о предостережении, что у Советов мог появиться ядерный арсенал, способный нанести удар по континентальной части Америки. Оппенгеймер резко заметил: «Вас не тревожит, что бывший президент Соединенных Штатов, полностью осведомленный о советском ядерном потенциале, публично подвергал сомнению выводы, вытекающие из фактов?» Он также поднял на смех «высокопоставленного офицера командования ПВО» за его заявление, сделанное несколько месяцев назад, — «наш подход состоит в прикрытии наших ударных сил, а не в попытке защитить всю страну, ибо эта задача слишком велика и создаст помехи нашему потенциалу возмездия». Оппенгеймер сделал вывод, что подобные «глупости могут иметь место только тогда, когда даже те, кто знаком с фактами, не могут говорить о них вслух, потому что эти факты слишком большой секрет, чтобы их обсуждать или даже думать о них».

Единственный выход, по словам Оппенгеймера, давала «откровенность». Вашингтонским чиновникам пора начать откровенный разговор с американским народом и рассказать им о гонке атомных вооружений, о которой противник и так знает.

Речь получилась глубокой и смелой. Раз за разом Оппенгеймер подчеркивал, что ему запрещено говорить о важных фактах, чтобы затем, подобно жрецу-брамину, носителю высшего знания, раскрыть самую главную тайну — ни одна страна не способна выиграть ядерную войну и при этом уцелеть. В очень близком будущем, говорил он, «может сложиться ситуация, в которой две великие державы будут способны уничтожить цивилизацию и все население противника, будучи не в состоянии уберечь от риска уничтожения свои собственные». И тихо зловеще добавил, заставив содрогнуться всех, кто расслышал его слова: «Нас можно сравнить с двумя скорпионами в бутылке — каждый в состоянии убить другого, но только ценой собственной жизни».

Более провокационное выступление трудно себе представить. Особенно, если учесть, что новый госсекретарь Джон Фостер Даллес был ярым сторонником оборонительной доктрины массового возмездия. А тут первопроходец ядерного века заявляет, что основополагающие допущения национальной военной доктрины замешены на невежестве и глупости. Самый известный ученый страны призывал правительство открыть тщательно охраняемые ядерные секреты и начать честное обсуждение последствий ядерной войны. Титулованное частное лицо, имеющее сверхсекретный доступ, осуждало секретность, окружавшую военные планы Америки. Когда слова Оппенгеймера распространились в кругах причастной к национальной безопасности вашингтонской бюрократии, многие пришли в ужас. Льюис Стросс кипел от негодования.

Зато на большинство юристов и банкиров выступление Оппенгеймера произвело сильное впечатление. Даже новый президент Соединенных Штатов Дуайт Д. Эйзенхауэр, прочитав текст речи, заинтересовался идеей откровенности. Будучи бывшим боевым офицером, Айк хорошо понимал меткое сравнение двух держав со скорпионами в бутылке. Эйзенхауэр читал доклад экспертной группы о разоружении и счел его дельным и разумным документом. Он и сам питал большие сомнения насчет ядерного оружия и сказал одному из своих главных референтов в Белом доме Ч. Д. Джексону, который до этого был правой рукой создателя журналов «Тайм» и «Лайф» Генри Люса, что «атомное оружие дает большое преимущество агрессору, атакующему вероломно. Соединенные Штаты никогда это не сделают. И позвольте заметить, что до появления на сцене атомного оружия мы никогда не испытывали панического страха ни перед одной страной». В последующие годы своего президентства Эйзенхауэр счел необходимым одернуть группу воинственно настроенных советников: «Такую войну невозможно вести. Чтобы убрать с улиц все трупы, не хватит никаких бульдозеров».

Некоторое время казалось, что взгляды Оппенгеймера положительно влияют на нового президента. Тем временем Льюис Стросс, щедро спонсировавший избирательную кампанию Эйзенхауэра, в январе 1953 года был назначен советником президента по атомной энергии. А в июле занял купленную спонсорством должность председателя Комиссии по атомной энергии.

Стросс, разумеется, был настроен категорически против предложения Оппенгеймера об информировании общественности о природе американского ядерного арсенала и публичном обсуждении ядерной стратегии. Открытость, как он считал, даст лишь один результат — избавит «Советы от усилий по ведению шпионажа». Поэтому Стросс не упускал ни одной возможности, чтобы заронить в уме Эйзенхауэра подозрение к Оппенгеймеру. Новый президент позже вспоминал, как кто-то — он полагал, что это был Стросс — еще весной сказал ему, что «доктору Оппенгеймеру нельзя верить».

Двадцать пятого мая 1953 года Стросс приехал в штаб-квартиру ФБР для разговора с Д.М. Лэддом, одним из референтов Гувера. У Стросса в тот же день на 15.30 была назначена встреча с Эйзенхауэром. Стросс заявил Лэдду, что через несколько дней должно состояться выступление Оппенгеймера перед президентом и членами Совета национальной безопасности и что он «крайне озабочен деятельностью Оппенгеймера». Стросс только что узнал, что Оппенгеймер в 1943 году принял на работу в Лос-Аламос Дэвида Хокинса, которого подозревали в связях с коммунистами. Вдобавок Оппенгеймер заявил о своей поддержке приглашения в институт блестящего молодого математика Феликса Броудера, сына бывшего главы Коммунистической партии Америки Эрла Броудера. Заявив, что он проверял рекомендательные письма Броудера из Бостонского университета и обнаружил не очень положительные отзывы, Стросс сказал Оппенгеймеру, что собирается вынести вопрос о назначении Броудера на голосование попечительского совета. В итоге шесть попечителей подали голос «против», в то время как «за» проголосовали только пятеро, однако Оппенгеймер уже успел направить Броудеру официальное приглашение. Когда Стросс потребовал отчета, Оппенгеймер заявил, что звонил секретарше Стросса и оставил сообщение, что отправит предложение о назначении Броудеру, если только попечительский совет не уведомит его об