Шрифт:
Закладка:
Элли схватила Сэм за руку. Сэм обернулась и увидела, что подруга готова расплакаться. Они обе и представить не могли, каково это — жить в таком месте. Сэм слышала о синдроме накопительства, смотрела о нём пару передач, но впервые сама оказалась в подобном доме.
— Бабушка! — с облегчением воскликнула Кэсси.
Они добрались до спальни пожилой женщины; единственной чистой поверхностью была кровать посередине комнаты. На кровати сидела маленькая седая старушка в халате, скрестив ноги и держа на коленях тарелку с недоеденным бутербродом с сыром. Она, похоже, забыла, что сунула в тостер ещё один. Бабушка посмотрела на Кэсси мутным взглядом, но через мгновение глаза прояснились и заблестели — бабушка узнала внучку.
— Кэсси! — весело сказала она. — Ты дома. Хорошо погостила у подружек? Хочешь перекусить? У меня в духовке пирог, а на плите стоит индейка, она скоро будет готова.
Сэм поразилась. На кухне не было ни пирога, ни индейки. Бабушке, судя по всему, намного хуже, чем рассказывала Кэсси.
— Спасибо, бабушка, — с любовью сказала Кэсси, похлопав её по руке. — Звучит заманчиво.
Она подвезла к кровати небольшой столик на колёсиках, на котором стоял компактный телевизор со встроенным проигрывателем дисков. Кэсси включила его и стала возиться с громкостью, пока не убедилась, что бабушка довольна, а потом знаком показала девочкам, чтобы они вышли. Она даже не попыталась их представить.
Напротив располагалась другая спальня. Они словно зашли в совершенно другой дом. Кэсси содержала свою комнату в идеальной чистоте. У дальней стены, под единственным окном, стояла небольшая кровать, слева от них — такой же маленький комод, а справа — письменный стол. Не считая нескольких вещей на столе и рюкзака на кровати, комната была пуста.
— Мне нравится поддерживать тут чистоту, — объяснила Кэсси, закрывая дверь.
Сэм на мгновение потеряла дар речи — а такое случалось нечасто. Она просто не знала, что сказать. Пройдя к столу, она взяла фотографию в рамке и рассмотрела её. На ней была молодая, очень красивая женщина с русыми волосами. Рядом с ней стоял высокий, привлекательный латиноамериканец.
— Это твои родители? — спросила Сэм.
Кэсси кивнула и, забрав фотографию, провела по ней пальцем.
— Да. Они познакомились в колледже, где учились на химическом факультете. Мама поступила в колледж позже, потому что в шестнадцать лет бросила школу. Бабушка, впрочем, очень ею гордилась, потому что она всё-таки получила диплом об общем образовании, а потом и стипендию. Родители поженились сразу после того, как окончили университет, а вскоре родилась я. Ей было двадцать девять.
Она несколько раз моргнула и сделала глубокий вдох.
— Мама умерла от рака, когда мне не было и года. Бабушка сказала, что папа слишком сильно её любил. Он не мог смириться с мыслью, что потерял её и что теперь ему придётся воспитывать ребёнка одному. Через несколько месяцев он уехал, и с тех пор меня растила бабушка. Она вернулась сюда, в Оушенсайд, когда мне было года два.
Поставив фотографию на место, Кэсси прошла к комоду и выдвинула нижний ящик. Оттуда она достала коробку и поставила её на кровать, а девочки сели рядом. Когда Кэсси сняла крышку, стало сразу ясно, что это её коробка воспоминаний.
— Она любила меня.
Соска, ещё одна фотография — её мама, держащая на руках младенца, локон волос, перевязанный розовой лентой. Кэсси аккуратно разложила всё это на выцветшем одеяле, закончив газетной вырезкой с маминым некрологом.
— Конечно, она любила тебя, — сказала Элли, взяв Кэсси за руки. — Уверена, бабушка тоже любит тебя.
— Она не всегда была такой, — ответила Кэсси, подтолкнув к Элли семейную фотографию. На ней была бабушка, куда более молодая, на свадьбе её родителей. — У неё диагностировали раннюю деменцию где-то года три назад. До прошлого лета всё было нормально. Никогда не забуду тот день, когда мы ехали домой из магазина, и она заблудилась. Она настолько разволновалась, что съехала с дороги и врезалась в забор. Когда мы добрались до дома, она припарковала машину позади дома и больше никогда не садилась за руль.
— А у тебя больше нет родственников? — спросила Сэм, смотря на бумаги, лежавшие на дне коробки. Взяв одну из них, она рассеянно стала рассматривать её.
— Нет. У бабушки есть я, у меня — бабушка. Больше никто нам не нужен.
— А как же соседи? Или врач? Вам никто не пытался… помочь? — настаивала Элли.
— Бабушка дружила с одной соседкой, которая приносила нам ужины по воскресеньям и ходила в гости. Но… пару лет назад она переехала в другой штат. Врач перестал звонить после того, как нам отключили телефон. Я так и не поняла, как его оплачивать, — Кэсси тихо засмеялась. — Бабушка получает социальное страхование и какие-то ещё выплаты от штата ежемесячно, и из них автоматически вычитают ипотеку и прочие счета.
Документ, который держала в руках Сэм, напоминал свидетельство о рождении. На нём было имя матери Кэсси, но дата почему-то не совпадала. Сэм положила его обратно в коробку к другим юридическим документам — сейчас оно не имело особого значения. Сэм думала только о том, что Кэсси очень одиноко и она ещё и пытается ухаживать за больной бабушкой. Подняв голову, Сэм задумалась, как бы сказать то, что у неё на уме, при этом не расстроив подругу.
— Хорошие дни случаются чаще плохих, — быстро добавила Кэсси, увидев обеспокоенные лица Сэм и Элли. — Обычно она не такая, как сегодня. Всё потому, что я уехала, и она расстроилась. Раз в неделю мы вместе ходим в магазин на углу за покупками, а пару раз в неделю бабушка готовит ужин. Каждый вечер мы играем в карты, а потом она укладывает меня спать. У нас всё нормально.
— Кэсси, пожалуйста, разреши мне рассказать обо всём маме, — взмолилась Сэм, явно не поверив ей. Кэсси, может быть, и считает, что у них всё нормально, но Сэм боялась, что может случиться, если бабушке станет хуже. — Она сможет вам помочь. Я точно знаю, сможет!
— Нет! — закричала Кэсси, спрыгивая с кровати и отступая на несколько шагов. — Не надо! Не рассказывай никому! Они заберут её, Сэм.
