Мне это важно, я уже полвека разменял, приближаюсь к шестому десятку. В таком возрасте по лестницам не поскачешь просто так. Вот и повторяю про себя нехитрый мотивчик:

Аты-баты, сучье племя — лезьте в схроны,

Под землёй найдут вам место безусловно!

Вы сюда пришли, укропы, на беду:

Захотели в ад? Мы — лучшие в аду.

Эту песню написал мой друг и посвятил… мне, после того как моя команда на «шишиге» вытащила их уазик из-под обстрела. Ну, я её малость переделал, неудобно ж петь про себя. Вот и вышло: «Аты-баты, сучье племя». Взбираться наверх под этот мотивчик весьма даже ничего.

От воспоминаний, правда, не спасает, лезут и лезут, треклятые. Может, у кого-то бывают и хорошие воспоминания. Наверно, и у меня тоже такие где-то есть, да только на память совсем другое приходит.

Взяли меня тем же вечером. Ждали у подъезда, здоровые лбы — ОМОНа тогда не было ещё (а сейчас уже нет), но специальные части в каждом УВД существовали всегда, неофициально, конечно. Я-то и не сопротивлялся особо, хотя эти волки явно с чьей-то подачи несколько раз хорошенько приложили мне по рёбрам и лицом по асфальту повозили будь здоров. Потом кулём зашвырнули в «скотовозку» уазика, отвезли в отделение, там тоже без особых церемоний кинули в «обезьянник», прямо на пол, не особо беспокоясь о том, в каком я состоянии.

Сидельцы, которых в наших левобережных отделениях всегда хватало с избытком, помогли встать. Даже очистили место на шконке — в КПЗ нет нар, там только узкие лавочки, сидеть на которых сама по себе проблема. Так попробуй посиди ещё: в камере на восемь человек набивается два-три десятка, иногда и больше. На шконках размещаются только козырные, шушера и первоходки пристраиваются кто как, по большей части на полу. Но я попал сюда как жертва ментовского беспредела, что определило отношение ко мне со стороны расписной братии. Расспросили, за что меня так отделали, я рассказал всё как есть.

— «Шестёрка» беж, говоришь. — Мой сосед по шконке был чем-то похож на известного в наше время актёра Гармаша — такой типаж за «колючкой» часто встречается. — Если у сыночка в шестнадцать шостка, то у бати как минимум волжана. Не простых ты ребят отрихтовал, кореш, вылезут они тебе боком, как пить дать.

— Да пофиг, — ответил я, выразившись, конечно, круче. В тот момент у меня было важное занятие — я прикушенным языком покачивал шатающийся коренной зуб, пытаясь понять, выпадет он или нет. — Будь они хоть внуками Громыко, это не повод лапы распускать на девочек.

— Ты притихни с такими сравнениями, — посоветовал расписной. — Борзый больно, тебе для полного счастья ещё в ленинцы[14] податься не хватало. А так да, крошить таких сук — закон. Сколько лет тебе, говоришь?

— В августе совершеннолетие, — сказал я, оставив в покое многострадальный зуб. — Мне Захар говорил…

— Захар — это блатной? — уточнил мой собеседник. Я кивнул. — Правильно говорил. Ну, смотри, желторотый, глядишь, и пронесёт. Если дадут условно, канай из города куда глаза глядят, едва экзамен допилишь. Эти фраера так просто с тебя не слезут… Чё ты мутный такой? Бестолковка болит? Не тошнит?

…то, что «эти фраера так просто с тебя не слезут», как выразился мой наставник, у которого из-под майки-алкоголички выглядывали синие кресты минимум на трёх куполах, я понял уже через пару дней, когда меня-таки довели до следователя. Помятый мужик с постным лицом окинул меня равнодушным взглядом блекло-голубых глаз и спросил:

— Чего ты лыбишься, ублюдок? Думаешь, на условку пойдёшь?

Я в общем-то, даже если бы и захотел, вряд ли бы смог улыбаться — рот был разбит, даже чудо, что все зубы остались на месте.

— Да ты совсем чушок, как я погляжу, — недобро ощерился следователь. — Тебе до совершеннолетия сколько дней осталось? Шестьдесят шесть. Вот эти шестьдесят шесть дней ты у нас попаришься — помаринуешься, а там уже осудим тебя, как взрослого.

Я молчал, но внутри у меня всё похолодело — такую перспективу я не рассматривал, а она вырисовывалась вполне вероятной. Следователь встал:

— Ну и чё ты молчишь, как глухонемой? В отказ собрался? Жидковат ты для этого. Прежде чем выписать тебе пропуск в край чудес, где валят лес, хотел бы послушать твою версию произошедшего. Поскольку взбесившийся выпускник, с неизвестного перепугу напавший на мирно отдыхавших на Левобережке студентов с правого берега, нанес тяжкие телесные двоим, раскурочил автомобиль секретаря горкома партии по злостно-хулиганским мотивам. Откровенно говоря, не особо убедительная картинка.

— На девочку они напали, — буркнул я. — В машину затащить хотели.

Следователь опёрся кулаками на столешницу; я заметил, что ладони у него хоть и пухлые, но костяшки привычно сбитые, как у меня.

— Что-то такое я и думал, — проговорил он медленно. — Но тебе, дефективный, это не поможет. Ставлю месячную получку против пятака: горкомовские вместе с комсомольцами девочку нашли, запугали и подмаслили, так что показаний в твою пользу она не даст. И никто не даст. Эти умеют уговорить. Руководящие и направляющие, блин. Так, — спохватился он. — Я тебе ничего не говорил, ты ничего не слышал. Теперь к делу. Можешь написать явку с повинной — срок скостят, а на зоне могут не понять, особенно если закинут в блатную.

— И что мне делать? — спросил я, в общем, равнодушно. Глядя на пожилого следователя, я внезапно понял: вот и всё. Мой рок обрушился на меня, и моя верёвочка медленно закручивается в ту самую петлю, о которой пел Высоцкий…

— Заголять и бегать! — гаркнул следователь. — Сиди на ж… пе, что тебе ещё делать? Посмотрим, как это дело можно провернуть.

…его звали Пётр Фёдорович, а фамилия у него была Порфирьев. Он мне сразу не понравился, очень не понравился — и это был как раз тот случай, благодаря которому я считаю, что выражение «первое впечатление — самое правильное» — чушь собачья.

Почему? Да потому… вот чёрт!

Я влетел в небольшую комнату — и тут же увидел бандита. Он сидел на полу, наставив на меня автомат. Я метнулся в сторону, но тот даже не пошевелился. Подойдя к сидевшему, я увидел на лбу его аккуратную дырочку с сочащейся из неё сукровицей. Вик сработал, молодчинка!

«Движемся тихо, — показываю знаками своей команде. — Зачищаем этаж, потом поднимаемся на самый верх».

Зачищать, правда, особо не пришлось: мы нашли ещё одно тело, с противоположной стороны этажа, и его, похоже, тоже приласкал наш снайпер пулей калибра