Шрифт:
Закладка:
— Чи-чи-чи-чивр! Ур-р-ра! — заорал первым Чиврик и бросился с крыши к своим друзьям. Подлетал к каждому Ржавому, радостно вызванивал клювом в его железное тело. — Наша взяла, ребята!
— Ура, — тихо и недружно подхватили Ржавые, не зная, верить или не верить великолепным словам Человека с Зеленой Папкой.
Потом все возбужденно заговорили, перебивая друг друга.
— Какая невозмож-ж-жная новость! — воскликнула Клементина. — Если мне вернут красоту…
— Городской музей придется закрыть, — продолжил Филин. — Люди будут ночами простаивать в очередях, чтобы полюбоваться нашей Клементиной.
Лягушка вместо того, чтоб обидеться, довольно захихикала.
— А я хоть отдохну, — мечтательно сказала Катруся. — Пока краска на ведрах высохнет.
— Дон Кихоту наконец дадут новое копье, — заявил Филин.
Даже Карета проскрипела нечто вроде: «Эх, и прокачу!», но тут же опять углубилась в свои воспоминания. Впрочем, уже ни Удивленыш, ни Ржавые не верили, что старуха вспомнит адрес Юли.
Разговор разрастался, но тут Ржавые увидели, что Удивленыш, по-прежнему прижимаясь к железной лапе Клементины, тихо и безнадежно плачет. Все разом замолчали.
— Что с тобой, малыш? — первым опомнился Чиврик.
Он подлетел к существу-облачку, осторожно прикоснулся к нему своими самыми мягкими перышками — под шейкой.
— Не плачь, — сказал Дон Кихот. — Мы обязательно найдем твою хозяйку.
— Послушай, Карета, — сердито проворчал Куровосьминог. — Если бы ты поскрипела-поскрипела да и вспомнила, наконец, адрес Юли?! Нельзя же все время спать!
— Не ссорьтесь, друзья, — отозвалась Катруся. — Мы теперь освободились от общего Врага, и все займемся поисками Юли.
Быстро стемнело.
Чиврик попрощался с Ржавыми и полетел домой. А Удивленыш пристроился под крылом у Филина, которого полюбил за время их опасных путешествий, и уснул, изредка всхлипывая и вздрагивая во сне своим облачком-тельцем.
Уже и полночь пробило, а железные звери и существа, порядком уставшие за последние месяцы, оставались неподвижными. Всех сморил глубокий и счастливый сон. Только Карета слегка покачивалась в такт своим полумыслям-полуснам да скрипела дверцей, которая держалась на одной петле и честном слове.
Под утро задремала и она. Низкие тучи погасили звезды, пошел крупный мокрый снег. Он облепил терема и башни, принарядил Ржавых.
И тут случилось то, во что уже никто давно не верил.
Карета вздрогнула во сне, а затем подпрыгнула так, что чуть не отвалились колеса.
— Вспомнила! — закричала она дурным голосом. — Я все вспомнила!
— Что случилось? — испугалась Клементина.
Остальные Ржавые тоже проснулись, стали спрашивать, что примерещилось старой карете.
— Да нет же, — сказала она. — Я вспомнила, где живет Юля. Как-то весной она сидела во мне со своей одноклассницей и пригласила ее в гости, на день рождения. «А где ты живешь?» — спросила девочка. — «В доме, где хлебный магазин, — ответила Юля. — Прямо над ним».
— Так ведь это рядом! — воскликнул Филин. — За Дворцом культуры третий дом. Мы там пролетали с Удивленышем.
Существо-облачко растерянно глядело на занесенные снегом фигуры друзей, которые смутно маячили в предутренней тьме.
— Я тебя туда сейчас отвезу, — заявила Карета, которую буквально распирала гордость. — Забирайся в меня. Надо спешить, чтобы я успела до шести вернуться.
— Прощайте, друзья, — прерывающимся от волнения голосом сказал Удивленыш.
Он засмеялся.
Сначала тихонько, будто капель прозвенела, а затем громко, счастливо.
— Вот еще что придумал, — обиделась Клементина. — Прощается он… Вон весна не за горами. Потеплеет, так ты с хозяйкой каждый день будешь в городок приходить.
— До свидания, малыш, — сказал Филин. — Я рад за тебя.
А Дон Кихот молча протянул свою широкую ладонь, подхватил Удивленыша и осторожно посадил его на деревянное сиденье.
Карета тронулась — колеса громко застучали по асфальту.
— Будь счастлив, — растроганно буркнул Куровосьминог.
— Спасибо тебе! — поклонилась Катруся.
Через несколько минут Ржавые растворились в снежном мареве.
Башни и терема издали казались черными и безжизненными, и Удивленыш подумал, какими обманчивыми бывают порой тишина и неподвижность.
Ехали они медленно.
Карета, как старая лошадь, несколько раз останавливалась отдыхать. Когда завернули во двор Дворца культуры, вздохнула:
— Уже близко. Жаль только, что я не знаю, который теперь час. Утро рядышком, а я спешить все равно боюсь — еще колесо отвалится.
— Какая ты умница, — сказал Удивленыш, до которого, наконец, дошло: сегодня, может, через каких-нибудь пару часов он встретит свою хозяйку.
— И совсем не старая, — продолжал он хвалить спасительницу. — Ты самая замечательная Карета в мире. Говорящая, живая… Да тебе цены нет.
— Это верно, — засмеялась Карета. — За меня никто и рубля не даст.
Они въехали в прямоугольный двор, образованный тремя высотными домами.
— Вот, наверно, и ее подъезд, — рассудительно заметила Карета, подъезжая к третьему подъезду слева. — Вон рядом вход в хлебный.
Она стала разворачиваться.
И тут случилось самое ужасное, чего старуха-Карета боялась, но так и не смогла избежать.
Часы, которые жили во всех домах и во всех квартирах, дружно показали шесть утра, и Карета вдруг резко остановилась и начала на глазах Удивленыша распадаться.
От толчка отлетели обе дверцы. Потом отвалилось одно колесо, а за ним и другие. Железный кузов зашатался, зазвенел, но не рассыпался, а вот дряхлое сиденье, на котором расположился Удивленыш, тут же сломалось.
— Не умирай, Карета, — заплакал Удивленыш, трогая безмолвные обломки. — Тебя отремонтируют, не умирай…
Мама, собирая утром Юлю в школу, выглянула в окно и сказала:
— Полон двор новостей. Во-первых, снегу нападало, а во-вторых, мальчишки из городка карету притащили. Наверно, хотели в школу отвезти, да силенок не хватило. У нее уже все колеса отвалились.
Юля с кислым лицом размазывала по тарелке яичницу. На слова матери она не обратила ровным счетом никакого внимания. Какое ей дело до этой развалюхи кареты…
Больше всего на свете девочке сейчас не хотелось идти в школу. Там скучно и неинтересно. Впрочем, дома — не лучше. Кроме того, сегодня такое противное утро — небо за окном вон серое, грязное, дома напротив мертвые…
Юля вздохнула, взяла свой желтый ранец и, забыв попрощаться с мамой, хлопнула дверью квартиры. По лестнице спускалась медленно, задевая ранцем перила и останавливаясь, будто ее вовсе не несли ноги.
Напротив подъезда в подтаявшем снегу в самом деле стояла карета. Разбитая и несчастная.
— Какое жалкое зрелище, — прошептала девочка, не чувствуя, впрочем, особого сожаления.
— Это наша спасительница! — прокричал Удивленыш, срываясь с крыши Кареты, с которой он выглядывал хозяйку. — Сейчас ты оживешь и все поймешь.
Юля не услышала тоненького голоска, не увидела своего Восторженного Вздоха, который спешил к ней.
Она зевнула и вдруг вздрогнула, как от удара током.
Будто в один миг исчезло нечто неописуемо огромное и тяжелое, которое еще с осени разлеглось в
