– А забирает?

Она медленно, почти незаметно пятилась, а я невольно следовал за ней, боясь пропустить хоть слово случайной собеседницы.

– Разве не слышали? Сегодня забрал… или прогнал. Тут с какой стороны посмотреть.

У меня вырвался невесёлый смешок. Как зло шутила эта деревенская девушка. Мне казалось, у кметов должно быть более настороженное, опасливое отношение к подобным вещам. Их жизни подвергались опасности, пока округе угрожал неизвестный. Да-да, я не верю в эти россказни про волков. Уверен, это кто-то из сумасшедших. Хочется верить, что хотя бы не Матрёна. Но вслух я сказал противоположное тому, что думал:

– Говорят, это волки…

– Волки не носят с собой ножей и топоров.

Она наконец вскинула на меня лицо, и платок спал на плечи, обнажая серебристые волосы. Лицо её скрыла тьма, но волосы… эти волосы. Ох, Создатель! Сейчас, когда я это пишу, мне ужасно стыдно, но тогда я повёл себя как обезумевший, схватил её за руку.

– Кто ты?

Девушка вырвалась, отпрыгнула так прытко, точно кузнечик, а я от неожиданности не смог её удержать, и в руках моих остался только её платок.

– Кто ты? Как тебя зовут?

Она вырвала платок, сорвалась с места и скрылась в темноте так быстро, что я не успел ничего поделать, так и остался стоять как дурак.

Понятно, что бедная девица испугалась наглого барина. Я слышал, как нелегко приходится девушкам в деревнях от их господ, а девицам ценна их честь. Откуда она могла знать, что я не желал ей зла, а просто был невыносимым, неисправимым дураком?

Вдалеке завыли волки, и я вздрогнул от боли, что звучала в их голосах. Всегда, всю жизнь этот звук пробирал меня до глубины души. Я могу только молиться, что однажды исцелюсь и перестану ощущать, как сжимается сердце, как всё тело отзывается на их зов.

Как будто тогда, в моём далёком детстве, у ведьмы-волчицы всё же получилось обернуть меня в шкуру. Как будто я всё-таки стал волком.

После, когда мы с Марусей пошли обратно домой, я всё никак не мог выкинуть это из головы.

Вокруг по оврагам и обочинам снова поднялись туманы. Мы шли не усадебной ухоженной аллеей с её завезёнными, высаженными ровненькими липами, но деревенской ухабистой дорогой, и размашистые страшные еловые лапы выглядывали из тумана, точно пытаясь до нас дотянуться. Под ногами хрустела заиндевевшая земля, а по обочинам рос густой мягкий мох.

Всё было так… дико. Так далеко от мира, в котором я жил. Всё напоминало о ней, о моём безумии. Я не излечился, вовсе нет. Осознание существования болезни вовсе не помогло тут же обрести разум, и невольно по старой привычке, с которой я жил все эти годы, я всё равно искал любую зацепку.

– Кто такая Лесная Княжна? – снова спросил я.

Маруся как будто помрачнела и не захотела сразу ответить, пробурчала что-то, но я настоял, тогда она посоветовала спросить у Настасьи Васильевны.

– Она лучше всё это знает, – уклончиво объяснила Маруся.

По моему опыту никто не знаком с быличками лучше самих деревенских. Их господа, конечно, тоже любят пересказывать страшные истории друг другу, некоторые, часто женщины, даже записывают их, что нередко помогало мне в поисках, но всё же в обработке людей образованных, которые смотрят на верования кметов со скепсисом, теряется какая-то свежесть, колоритность. Именно поэтому я предпочитаю записывать подобные вещи от первого лица.

Так или иначе, от Маруси я отстал. На прощание, уже у самого входа в усадьбу, она снова взяла с меня клятву держать всё в тайне. Я дал ей слово дворянина и сразу же, чтобы не откладывать, написал Лёше. Как только получу от него ответ, отправлю несчастную Матрёну в город. Верно, ей и вправду будет там лучше. Не уверен, что в городских домах скорби лучшие врачи, но то, что они не носят с собой револьверы, – это точно.

Я проспал почти до ужина, и никто меня не потревожил. Кажется, все вообще забыли о моём присутствии, пока я не зашёл в столовую и не присоединился к остальным.

Стараясь не выдать себя, я осторожно поднял вопрос о сбежавшем пациенте доктора и попытался расспросить его о кликушестве, но граф был крайне недоволен нашим разговором и потребовал не поднимать рабочие вопросы за столом.

В отличие от графа, доктор был, как всегда, тактичен и пообещал не только объяснить природу кликушества, но и написать об этом своим языком, чтобы я смог использовать это в работе.

Уже сегодня утром доктор принёс мне свои записи и попросил поправить, что охотно вызвалась сделать Клара (надо признать, по-ратиславски доктор пишет так же, как и говорит, то есть не очень чисто). Переписанный рукой Клары рассказ доктора я прикладываю ниже:

Доктор Густав Остерман

О КЛИКУШЕСТВЕ

Кликушество по-ратиславски значит кликать, кричать, то есть. В данной статье я постараюсь придерживаться более простого лексикона, чтобы не запутать ни дорогого княжича Михаила, ни его коллег, которым он передаст мои записи.

Итак, что же такое кликушество. Это болезнь разума, что случается часто с кметками в возрасте от двенадцати лет, чаще замужних, рожавших, изредка со старухами и совсем редко с мужчинами. Проявляется она в плаксивом, порой яростном, несдержанном поведении, припадках, неконтролируемых выкриках (выкликиваниях, отчего и пошло название). Кликушами чаще всего становятся замужние женщины. По моим наблюдениям, это часто женщины из хороших любящих семей, чей брак оказался неудачным и в новой семье их стали бить, оскорблять и наказывать. Роды, которые у кметок случаются едва ли не каждый год, часто заканчиваются или выкидышем, или скорой смертью новорождённого. Во всём этом винят, конечно же, тоже женщину, отчего упрёки, побои и оскорбления родственников и мужа только усиливаются. Как видите, жизнь деревенской кметки – это настоящее испытание, поэтому неудивительно, что многие из них не выдерживаются и заболевают кликушеством.

Известно о кликушестве нам примерно с двадцатых годов прошлого века. Это вовсе не значит, что случаев не было прежде, просто никто не вёл о них записи, а так как распространено оно в основном в деревнях среди кметов, здоровьем которых не занимаются учёные люди, а только Пресветлые Братья да дикие травницы и знахарки, то и задокументированных случаев нет, ведь Пресветлые Братья вовсе не считают кликушество болезнью, а называют беснованием или проклятием Аберу-Окиа, свойственным всем женщинам от рождения.

Часто первые припадки кликуш происходят во время службы в храме, отчего Пресветлые Братья и называют их бесноватыми, но, на мой взгляд, причиной тому служит душное людное шумное помещение, в котором больной, находящейся в и без того крайне жалобном состоянии здоровья, становится дурно. Припадки проявляются в основном похоже. Женщины падают ниц, кричат, плачут, воют, пытаются сорвать с себя одежду. В ответ на попытки успокоить они дерутся, кусаются, пытаются убежать. Часто кликуши проявляют вульгарное, вызывающее поведение, пытаясь привлечь мужское внимание. Мне доводилось говорить не с одной кликушей, и я сделал вывод, что все те, кто становился вызывающим и вульгарным, прежде подвергался развращённому отношению своих мужей и не мог ему сопротивляться. Всё это приводит к тому, что они становятся кликушами.

Что до лечения кликушества, то оно возможно. Не молитвами и заклинаниями, как это делают в деревнях, но с помощью лекарств, покоя и заботы. В первую очередь, чтобы избавить женщину от кликушества, её стоит увести из семьи, которая и стала причиной заболевания.

Кому: Михаил Андреевич Белорецкий

Куда: Великолесье, деревня Заречье или округа

От кого: Алексей Оленев

Откуда: Новый Белград, ул. Снежная, д. 15

Мишель,

Возвращайся скорее в Белград. Честное слово, не пойму никак твоей страсти к деревенской грязи. Ты потом будешь сено из волос полгода вытаскивать и сапоги от навоза не отчистишь.

Ладно, если без шуток, то просто в столице без тебя невыносимо скучно. Я пытался вытащить куда-нибудь Сашку, но он всё сохнет по своей Ягужинской и тенью ходит за ней по светским раутам.

Я умираю от уныния и всерьёз подумываю вызвать Сашку на дуэль. Может, мне ради этого поухаживать за его Ягужинской?

Да-да, знаю, что ты скажешь. Да и я не серьёзно это всё. Так, шучу, чтобы отвлечься.

К письму прилагаю послание от твоей матери. Пришло сразу,