– Но что случилось, где ты был? Расскажи.

Хваджа Ирфан окидывает его холодным взглядом. Его глаза кажутся остекленевшими, а зрачки такими большими и черными, что поглощают свет свечи; в них не видно ни малейшей искры.

– Нет смысла оглядываться назад, – говорит он. – Поверь мне, жизнь слишком коротка.

– Чья жизнь? – спрашивает Аббас, но Хваджа Ирфан не слышит. Он оглядывает присутствующих и возвращается взглядом к Аббасу. – Чья жизнь? – требовательно повторяет Аббас.

Хваджа Ирфан наклоняет голову, лицо полно жалости.

– Нет, – шепчет Аббас. – Еще рано…

Он чувствует толчок в бок и резко просыпается.

– Еще рано что? – говорит охранник, хмуро оглядывая его.

Аббас садится прямо. Его окружают непонимающие взгляды, ни один из которых не принадлежит Хвадже Ирфану.

– Соберись, – говорит охранник. – Тебя вызывают.

* * *

Аббас садится на спину королевского коня, стараясь сохранить равновесие, и они галопом проносятся через другие ворота – для важных персон – и быстро прибывают в Раг-Махал.

Войдя в зал, Аббас застает Типу, хмуро разглядывающего клавиши органа.

– Клавиши не издают звука, – раздраженно говорит Типу. – Даже когда я вытаскиваю стопоры.

– Разреши, Падишах? – дождавшись кивка Типу, Аббас берется за рукоятку, объясняет, как она приводит в действие меха, нагнетающие в трубы воздух, и старается не думать о том, что он разговаривает с Типу Султаном.

– Поверни, – говорит Типу. – Дай мне посмотреть.

Аббас поворачивает рукоятку. Типу нажимает несколько клавиш, издавая высокий, диссонансный звук. Одобрительно хмыкает.

Отступив назад с поклоном, Аббас чувствует бурление газа в нижней части живота. Он винит кальян, шашлык, оратора с фляжкой.

– Ты играешь? – спрашивает Типу.

– Прости меня, Падишах. Месье Дю Лез играет – мне привести его?

– Нет, нет. Я просто хотел отвлечься.

Типу кладет руку на загривок тигра и задумчиво рассматривает одну из полосок. Белки его глаз покраснели, должно быть от бессонницы, предполагает Аббас, хотя предполагать что-либо в отношении падишаха как-то неправильно, поэтому он пытается сосредоточиться на контроле своего метеоризма, но чем больше он думает о контроле, тем меньше ему кажется, что у него есть какой-то контроль. Он сжимает всего себя и молится, чтобы аудиенция была короткой.

– Этой ночью мне приснился сон, – начинает Типу, разрушая все надежды на краткость. – Красивый молодой человек, незнакомец, подошел и сел рядом со мной. Я заговорил с ним, довольно весело перебрасываясь шутками, как с женщиной, знаешь. В конце концов этот человек поднялся, снял тюрбан, и длинные, ароматные, очень женские волосы рассыпались по его плечам. Это была первая странность. А потом он распахнул свой халат и показал женское лоно. – Типу обращает свои налитые кровью глаза на Аббаса. – Лоно. Что это значит?

Аббас не знает, что ответить.

– Почему я спрашиваю мастера игрушек? – произносит Типу, и в этот момент Аббас чувствует, что его тело взбунтовалось, газ выпускается, и ему остается только сказать то, что первым приходит на ум:

– Англичане носят парики.

Типу смотрит на него с досадой, вызванной то ли ответом, то ли газами – Аббас не может понять.

– Англичане носят женские парики, похожие на женские волосы, – сбивчиво продолжает Аббас. – Поэтому даже в солдатской одежде, в конце концов, они, как и женщины, лишь бегут с поля боя.

Лицо Типу остается бездвижным, не выражающим никаких явных эмоций. Медленный кивок Типу кажется Аббасу сейчас таким же невероятным, как объятия.

– Звучит логично.

– Все как на картине, Падишах. Полковник Бейли появился даже не на лошади, верно? Он приехал в каком-то крытом паланкине, как невеста.

– Жуткая невеста.

– Которая вот-вот попадет в руки тигра.

Типу нахмурился.

– Я не люблю непристойности.

– Прости меня, Падишах.

– Но твоя теория умна. Очень умна. Я понимаю, почему Дю Лез выбрал тебя своим учеником.

– Спасибо, Падишах.

– Ты должен научиться у него играть на этой штуке. Нескольких песен будет достаточно. Большую часть времени ты должен посвятить изучению механики, чтобы уметь придумывать и собирать механизмы сам, без него.

Аббас пытается возразить, но Типу уже смотрит мимо него, в даль.

– Прямо сейчас в Европе создаются механизмы, способные делать такое, о чем мы даже не мечтали. Есть один механизм в виде турка, сидящего перед шахматной доской и способного выиграть у любого человеческого противника, бросившего ему вызов. Другой механизм, еще из прошлого века, – утка, которая может есть, переваривать и выделять отходы, в точности как утка из плоти! Но нас не должна охватить гордыня европейцев в шляпах, создающих вещи только для того, чтобы соперничать со Всевышним. Это ересь. Мне нужны механизмы, способные выполнять работу двадцати плотников, вышивальщиц, металлургов. С этими творениями мы будем не соперничать с Аллахом, а обогащать Его Царство промышленностью и торговлей, до тех пор, пока никто больше не осмелится захватить нас.

Типу останавливается, смотрит на воображаемую аудиторию, почесывает переносицу.

– Все еще работаю над концовкой. Еще не доработал.

– Я нашел ее очень захватывающей, Падишах.

– Молодец, – Типу отпускает Аббаса, слегка пошевелив пальцами. – Завтра продолжишь с Дю Лезом.

– Прости меня, Падишах, но… – Аббас колеблется. – Сахаб сказал, что не возьмет меня в ученики.

Меж бровей Типу ложится глубокая морщина.

– Но он дал мне слово.

– Падишах, может быть, он не так понял?

– Или солгал.

– Возможно, это я неправильно понял, Падишах.

– Ты мне лжешь?

Аббас застывает на месте.

– Нет, Падишах.

– Тогда иди с миром.

* * *

Пока Аббас в сопровождении стражника идет до апартаментов француза, он приходит к выводу, что Дю Леза там не будет. Тот уже на полпути в Мангалор или Пондишери, может быть, верхом на лошади, возможно, при поддержке одного из врагов Типу. Никто не может отказаться выполнять приказ Типу Султана и остаться в стране. Дю Лез уехал. Аббаса будут допрашивать. Или что похуже. Он думает о Хвадже Ирфане из своего сна – был ли это сон? – и у него сводит желудок.

Он стоит перед дверью в спальню Дю Леза. Не приоткрытой, как обычно, а закрытой. Au revoir, – сказал Дю Лез на вечеринке. Никогда раньше он не прощался по-французски, вместо этого говорил на каннада: до встречи.

Все указывает на окончательный отъезд.

Аббас стучит, ждет, снова стучит. Ответа нет. Он решается открыть дверь.

Дю Лез спит в своей постели. Он лежит на боку на одеяле, все еще в своем наряде, по всей видимости, слишком пьяный или измученный, чтобы переодеться в ночную рубашку. Его голова покоится на руке, одно колено подогнуто. Во сне он безмятежен, в уголке рта блестит слюна.

Аббас вздыхает с облегчением и в то же время недоуменно.

Поворачиваясь, чтобы уйти, он замечает в руках Дю Леза серебряный предмет. Он делает несколько шагов ближе – Дю Лез держит ложку.

Почему ложка?

Этот