всей строгостью я приступила к своему легкомысленному служебному персоналу с допросом по поводу того, кто смеет давать ключи от садовой калитки? Кому попало? И тогда Эля повела меня в сад, указывая на тот пролом, что и образовался в неприступной якобы ограде, отделяющей нашу территорию от лесопарковой зоны. И глядя на то, как возмущённо, подчёркнуто — эмоционально, Эля размахивает руками, ругая всех и никого конкретно за порушенную новенькую и узорчатую решётку, я вдруг догадалась, что Рэд-Лок приходил именно к ней! Бесцветным голосом я велела ей найти мастера по ремонту дорогого ограждения и ушла прочь. Пусть теперь свирепая жена Рэда возит её лицом по грязи. Пусть Инар-Цульф чешет свою лысину, проверяя, не проклюнулись ли из неё зачатки рогов, чтобы в итоге развесисто раскинуться всем на обозрение. Мне-то что? А про себя думала, думала! Что же ты-то, Руд — «тигр» вольный, ни разу ко мне так не пришёл, да хотя бы в этот самый пролом ночью не влез, как тот же одомашненный закормленный, но неисправимый гуляка — кот Рэд?

В конце концов, пришла закономерная усталость. Затухание неразделённой любви и ослабление неотрывной от неё боли. И я уже вполне себе отстранённо задумывалась о том, кого же именно он присматривает себе в очередные невесты, раз уж Иви стать его «очаровашкой», похоже, и не собиралась? Или возникла, как вариант повторения прошлого, некая новая танцовщица в столице? Тут-то, в небольшом городе, все новости такого толка не укрылись бы ни от кого. Я понятия не имела, что на самом деле представляет собою жизнь подземного таинственного города. О котором никто и не подозревал, исключая разве что редких и дотошных исследователей, да засланных наблюдателей. Не знала я ничего и о периодически возникающей войне в горах, хронической и неотвязной. Я судила о закрытой стороне мира по привычной для себя, усвоенной мере, не имея другой. Я тогда не знала, насколько Рудольф не нуждается в местных женщинах.

Те исключения, что у него и случались здесь в силу каких-то нестандартных обстоятельств или утраты контроля над собой, он нёс в своей памяти, как земной монах грех неискупимый. Гелию он местной не считал в силу её необычности во всём, да и не была она нашим женщинам подобна. А я… именно моя земная составляющая и являлась причиной, объясняющей его ненормальную зацикленность на мне. Я буквально была для него единственной женщиной на неоглядной колоссальной планете. И знай я это тогда, осталась бы тут навсегда и его не отпустила, когда моя власть над ним была безграничной.

День шёл за днём, как и ночи своим чередом стирали постепенно дневные впечатления, и я, как было в цветочных плантациях, успокоилась и стала внутренне отдаляться от Рудольфа, не желающего внятно проявить своё отношение ко мне. Да что же он за существо такое? — думала я, поначалу негодуя, а потом уж устало и тускло. Да пропади ты совсем, провались в свой подземный город уже навсегда! Тебе не жалко моих зря пропадающих дней и ночей, а мне себя жалко!

Жизнь здесь, как оно и бывает, невольно захватила меня полностью, уж коли я оказалась свободна. Я была объектом всеобщего интереса, как положительного, так и не всегда доброго. Я никогда раньше не ощущала себя звездой ни малого, ни крупного масштаба, а здесь я стала как никто вокруг. Я вдруг стала Гелией этого замкнутого мирка! Ведь и столица, и прочие колоссальные пространства мира, заполненные всяким разнообразием, красотами и чудесами, разноцветьем лиц и всего прочего, что и не перечислить, были за непроходимыми стенами. Можно ли было так сказать, что я возгордилась, всю жизнь до этого живя в полном смирении и тени? Считая, как учила бабушка, что внешность ничто, а доброта всё? Я уже давно отвергла эту её философию, не доброту в себе, нет. Но пришло понимание, что для мужчин внешность женщины это всё, чтобы они при этом ни бормотали с умным, всё понимающим лицом. Кто бы меня опроверг? И как бы я радовалась, будь это не так. Бабушкина мудрость ушла вместе с нею на поля погребений, вопреки утверждению, что жизнь преходяща, а мудрость вечна. Вечного нет ничего, ни мудрости, ни звезды. Что уж и говорить о женской красоте. Как же непростительно не радоваться ей, не торопиться любить её.

Редкий день я мысленно не предъявляла неоплатный счёт к пропавшему Рудольфу. Он вовсе не оплатил его теми деньгами, что мне и давал, включая и те, которые выложил за картины Нэиля, прихватив попутно и мои, за которые и не заплатил ничего. Что с этими картинами стало, я тогда не знала. А он, оказывается, украсил ими пустые и скучные стены своего жилого подземного отсека. У него был не только свой личный отсек в подземном городе, но и здесь, в здании «ЗОНТа». На его обширнейшей крыше и мерцали те загадочные хрустальные мансарды — пирамиды, одна из которых и была тою, которую он мне обещал, как вместилище вселенской и беспредельной любви. Та самая прозрачная конструкция, которая разбилась не только в моём сне, но и в жизни. Хотя как реальная надстройка на крыше жилого корпуса, она продолжала там торчать, как и несколько других с нею соседних, принадлежавших другим обитателям. И выполняли они, по-видимому, роль помещений для отдыха и релаксации. Высокие, снаружи зеркальные, изнутри прозрачные. Я, пробегая мимо, старалась на них не смотреть. Это было нечто вроде невроза, я внушала себе: «их там нет, нет», — и понятия не имела, которая из них та, в которой Рудольф мог и грезить об этой «вселенской» любви. Или он вычеркнул меня из своих дальнейших планов и прочих грёз, поскольку последних никогда не имел. И считал ниже своего достоинства вынашивать планы мести зарвавшейся модельерше.

Дочь Ал-Физа

Аристократка и простолюдин

Вынашивать планы мести зарвавшейся модельерше? Ола считала, что это уже окончательное падение её как аристократки, если она опустится до мести какой-то «особой деве», или кем она там являлась? Она размышляла, бродя без всякой цели по лесопарку, минуя пешеходные дорожки, опустив плечи, ненавидя всякого идущего навстречу прохожего. Чего их носит в такой дикой глуши? Для кого благоустроены все пути и тропы в этом гадком лесопарке? Тут она, поразмыслив, решила, что в их затянувшейся неопределённости с Ар-Сеном нет вины модельерши, которая даже не знала о самом существовании Олы, как и сама Ола видела её только издали. О какой мести