Пользуясь миллисекундой, когда он теряет бдительность, я хватаюсь за его рубашку, располагая руки и ноги так, как он учил меня, чтобы уравновесить вес, намного превышающий мой собственный. Хватка крепкая и я бросаю все свои силы на то, чтобы сдвинуть его с места.

Он как камень — тяжелый и непоколебимый. И хотя моя техника безупречна, я вижу, что вряд ли смогу одержать над ним верх. Даже используя его слабость — бить по нему ресницами.

В долю секунды я замечаю, как уголок его рта дергается вверх, прежде чем он позволяет своему телу ослабнуть. Едва осознав, что я делаю, я пинком отправляю его на землю, тело падает без усилий - подозрительно без усилий.

У Влада даже хватает наглости жаловаться на боль, когда его спина ударяется о твердый пол.

Я просто поднимаю на него бровь, зная, что он сделал это, чтобы доставить мне удовольствие.

— Еще раз, — я скрещиваю руки перед собой, призывая его вернуться в боевую позицию.

Почти с самого начала он настаивал на том, чтобы научить меня драться, говоря, что будет чувствовать себя гораздо спокойнее, если будет знать, что я могу о себе позаботиться.

Мы прошли базовую подготовку в Нью-Йорке, но с тех пор, как мы приехали сюда, он стал более жестко придерживаться графика обучения, давая мне уроки стрельбы, ножевого боя и кулачного боя. К моему большому удивлению, он не шутил, когда сказал, что весь подвал сделан на заказ. Там есть тир, оборудованный всем необходимым для того, чтобы я умела поражать мишени, а также несколько тренировочных комнат — одна специально предназначена для ножей, а другая напоминает тренажерный зал.

Я была ошарашена размерами подвала, но Влад рассказал, что расширил его не только под домом, но и под садами. По сути, он имитирует свой собственный подземный бункер из Нью-Йорка.

Иногда это заставляет меня задуматься, может быть, это все, что он знает - жить под землей и вдали от людей.

Конечно, под слоем цемента он чувствует себя более комфортно.

— Перестань относиться ко мне как к хрупкой, — говорю я ему. Как бы сильно он ни хотел обучить меня, он не может сдержаться.

— Ты не хрупкая, — говорит он, поднимаясь на ноги. — Ты совсем не хрупкая, Сиси, — его рука касается моей щеки, когда он притягивает меня к себе. — Но я грубиян, и я знаю свою силу. Поэтому я не могу не быть осторожным с тобой.

Я закатываю глаза, немного раздраженная тем, что он не старается изо всех сил, но понимая, к чему он клонит.

— Ладно, — хриплю я, делаю шаг назад и снова принимаю боевую стойку.

Мы проводим еще несколько раундов, где он учит меня парировать удары и уклоняться от захватов, прежде чем мы сосредоточимся на укреплении моей силы с помощью тяжелой атлетики.

— Ты отлично справляешься, — хвалит он, когда я заканчиваю одну серию, мои руки уже болят.

— Ты неплохой учитель. — Я пожимаю плечами, беру полотенце, которое он предлагает, и вытираю пот с лица и тела.

Влад обо всем подумал и купил мне целый комплект спортивной одежды, в большинстве своем состоящий из штанов для йоги и спортивного бюстгальтера, что в перспективе было не самым лучшим решением.

Не тогда, когда он едва может оторвать взгляд от моей груди, когда мы делаем упражнение. Или, когда знаю, что он смотрит на мою задницу, когда я приседаю.

Я могла бы даже немного поддразнить его, выпятив задницу или покачивая грудью, когда ловлю его взгляд на своем теле, но Влад усердно продолжает делать вид, что не замечает.

Реакция мгновенная, и он сразу же попадается. Не только у него есть предательская одежда, и его спортивные брюки мало скрывают, насколько он поражен.

После нескольких часов тренировок мы, наконец, заканчиваем день, быстро принимаем душ, прежде чем отправиться в город на ужин.

— Завтра мы занимаемся ножами, — говорит он, когда официант приносит нам еду.

— Да, — восклицаю я, потрясая кулаком в воздухе.

Он составил для меня строгий график, в котором каждый день был расписан. Но почему-то он решил, что основное внимание должно быть уделено развитию моей силы и обучению рукопашному бою. Поэтому он выделил только один день для ножей и один день для стрельбы.

— Оружие у тебя всегда могут отобрать, — замечал он всякий раз, когда я дулась по этому поводу. Он знает, что у меня появилась привязанность к ножам — возможно, благодаря ему. Тем не менее, он не изменил своей убежденности.

Губы Влада растягиваются в улыбке от моего волнения, и я не могу не отметить, как он красив, после душа и одетого в элегантный костюм. Облаченный во все черное, в цвет, который еще больше подчеркивает его яркие черты.

Его волосы длиннее, он отказался их стричь с тех пор, как я сделала ему комплимент. И мне это нравится. Так он кажется моложе, беззаботнее. Особенно то, как они завиваются на концах, придавая им взъерошенный вид.

— Ты самая красивая из всех, кого я когда-либо видел, – внезапно говорит он, заставая меня врасплох сменой темы. Его глаза устремлены на меня, и он словно пожирает меня взглядом.

От его пристального взгляда по моим щекам пробегает румянец.

Когда он сказал мне, что планирует пригласить меня на ужин, я постаралась приложить некоторые усилия к своему внешнему виду.

Поскольку у меня не было большой практики в нанесении макияжа и одевании, я быстро нашла в интернете несколько идей. Мне удалось нанести немного подводки и туши для ресниц, а также красноватую помаду, чтобы контрастировать с моими бледными волосами.

Я также выбрала кружевное белое платье, не слишком длинное, но и не слишком короткое, так как Влад очень настойчиво отказывался выпускать меня из дома, если на мне будет слишком много кожи.

— Ты должен был стать поэтом, а не убийцей, — возразила я, поднося свой стакан с лимонадом ближе и обхватывая губами соломинку.

— А разве я не могу быть и тем, и другим? — Он приподнимает одну бровь. — Хотя представь, если бы я мог убивать людей своими словами, — задумчиво говорит он, углубляясь в обсуждение достоинств личного убийства против убийства по доверенности.

— Есть такая манга, «Тетрадь смерти», — начинает он, объясняя, что это какой-то японский комикс, — и