После очистки он делает быстрый набросок ручкой, давая мне зеркало, чтобы я могла проверить рисунок.

— Вау, — шепчу я, поворачивая шею, чтобы увидеть весь рисунок. Шрам больше не виден под ним.

Он даже добавил несколько замысловатых деталей к кинжалу, сделав его похожим на древнюю реликвию. Эфес толще, чем лезвие, заканчивается закругленным углом, в который вделан драгоценный камень.

— Рубин, — говорит он, когда видит, что я рассматриваю драгоценный камень. — Красный, как кровь. Драгоценный, как кровь. И красивый, как ты.

И точно так же он возвращается к работе, снова сосредоточившись на моей шее. Как будто он не растопил мое сердце одним предложением.

— Скажи мне, если будет больно, — шепчет он, поднося татуировочную машинку к моей коже, обводя сделанный им эскиз.

Это совсем не больно. Словно от щекотки, я лишь чувствую, как он скользит по моей коже, его горячее дыхание падает прямо на мочку уха, заставляя меня сжимать бедра в ответ.

Как это получается, что он делает каждое обыденное действие таким горячим? Я ничего не могу с собой поделать, даже зная, что ему нужно сосредоточиться на моей шее.

Вместо этого я смотрю на огромную ширину его тела, покрытого чернилами, на изгиб его рук, на рельефные грудные мышцы и...

Я сглатываю, когда мой взгляд опускается ниже, к его покрытому галькой животу, желание прикоснуться к нему почти нестерпимо.

— Готово, — говорит он, и я чуть не подпрыгиваю в своем кресле. Я не обращала внимания ни на что, кроме него. Хотя татуировка небольшая, я удивлена, что он закончил так быстро.

Он очищает место, а затем снова дает мне зеркало, чтобы я рассмотрела конечный продукт. V четко очерчена, хотя кинжал занимает центральное место, сразу притягивая к себе взгляд. Для крови и рубина он выбрал насыщенный красный цвет, и когда я вижу, как капли падают с рубина на лезвие и на ключицу, то не могу удержаться от восхищения.

— Это потрясающе, — я выдыхаю, поворачиваюсь и вижу, что он смотрит на меня с непроницаемым выражением лица. — Что это? — Я нахмурилась.

— Дьяволица... ты даже не представляешь, каково это - видеть мои инициалы на твоей коже, — говорит он, проводя рукой по татуировке.

В моей голове рождается безумная идея, и я выплескиваю ее, прежде чем успеваю обдумать.

— Давай я тебе тоже сделаю. Одинаковые татуировки. Ты можешь получить пятерку. Вот здесь, — я указываю на его шею, одну из немногих областей на его теле, не покрытых чернилами.

— Ты нарисуешь это на мне? — спрашивает он, как будто не может в это поверить. Я киваю, и широкая улыбка расплывается по его лицу.

— Сделай это! — Он поворачивается и дает мне боковую часть своей шеи — ту самую область, на которой он сделал мой рисунок, — быстро переходя к основам татуировки.

Не прошло и мгновения, а машинка для татуировок уже у меня в руке, кончик касается его кожи, а я изо всех сил стараюсь, чтобы мои пальцы не дрожали.

Я не могу поверить, что он так легко согласился на это, тем более что я знаю, что он держал свою шею чистой от чернил, чтобы она не выглядывала из-под одежды. С тем инициалом, который я рисую, он обязательно покажется и даст всем знать, кому он принадлежит.

И это заставляет меня чувствовать себя уютно внутри.

Я сосредотачиваюсь на том, чтобы правильно нарисовать букву, делая курсивную А вместо обычной. Когда я пересекаю середину буквы, то добавляю каплю крови, падающую на землю, чтобы подражать своему собственному замыслу. Хотя это и не соответствует его уровню мастерства, письмо получилось чистым и простым. После того как я добавляю последний штрих, я откидываюсь назад, осматривая свою работу.

— По-моему, неплохо, — говорю я ему с гордостью.

Он берет зеркало, осматривает его, и на его лице появляется благоговейная улыбка.

— Спасибо, — говорит он, не в силах оторвать от него взгляд.

— Теперь ты тоже всегда будешь со мной.

Проходит некоторое время, прежде чем мы можем перейти к следующей татуировке, в основном потому, что Влад, кажется, очень увлечен своим новым кусочком чернил, хватая зеркало и глядя на него каждые несколько минут.

— Ты уже думала о том, что ты там хочешь? — спрашивает он, когда наконец откладывает зеркало в сторону.

— Да, — отвечаю я.

У меня было много времени, чтобы подумать о том, что я хотела бы видеть на месте одиозного креста, который напоминает мне о моих худших кошмарах.

Вначале я просто хотела, чтобы его не было. Но со временем я поняла, что это все еще знак, доказывающий, что я прошла через огонь и выбралась живой.

Взяв ручку и бумагу, я начала показывать ему, как бы я хотела изменить дизайн креста.

Шрам, глубоко вросший в мою кожу, довольно грубый, края его темно-розовые из-за того, что он так и не зажил как следует. Одна мысль о боли, которую они причиняли мне несколько месяцев подряд, заставляет меня вновь испытывать гнев по отношению к Сакре-Кёр и всему, что мне пришлось там пережить.

— Это потрясающе, Дьяволица, — наконец говорит Влад, когда я заканчиваю. — И в нем воплощено все, за что ты болеешь.

Я киваю, довольная, что он это понял.

После того как мы обсудили все детали, он начинает делать набросок изображения на моей коже. Вскоре Влад берет в руки тату-машинку и начинает вводить в мою кожу перманентные чернила.

Этот вариант более сложный, и требуется в два раза больше времени, чтобы все сделать правильно.

— Что ты думаешь? — спрашивает он, его тон обнадеживает, когда он опускает пистолет и протягивает мне зеркало.

Взяв его, я начинаю изучать его работу, сразу же приходя в восторг от уровня точности.

— Ты действительно хорош в этом, — я хвалю его, и, клянусь, замечаю малейший оттенок румянца на его щеках.

Улыбаясь про себя, я продолжаю смотреть в зеркало. Он прекрасно изобразил женщину, которую сжигают на костре, тело креста служит деревом, удерживающим женщину в плену, ее руки и ноги связаны, рот заткнут кляпом. Небольшое пламя охватывает кол, пока женщина медленно умирает. Но ее глаза непоколебимы, она мужественно смотрит на казнь, понимая, что это не ее вина, что она наказана. Просто мир, в котором она живет, не приемлет