чуди, мери, веси. В последнем случае речь, вероятно, идет о впервые зафиксированном ПВЛ существовании «громадной разноэтнической федерации нашего Северо-Запада, состоящей из племен западных и восточных славян и аборигенных племен финно-угорского происхождения» (Янин, 1977: 220). Именно эта федерация, сформировавшаяся подле «Русской земли» Поднепровья, «Низовской Руси», и в противовес ей называющаяся «Верхней Русью» (Пашуто, 1970: 53), в 862 г. (по летописи) выступает инициатором «изгнания варягов», а затем «призвания князей» во главе с Рюриком: «…население северных земель могло пригласить одного из конунгов на правах князя с тем, чтобы он охранял его от других варяжских отрядов» (Рыбаков, 1982: 299).

Список городов, упомянутых в «предании о варягах»: Ладога, Новгород, Изборск, Белоозеро, позднее (после 864 г.) – Полоцк, Ростов, Муром, – очерчивает первоначальные границы «Верхней Руси», на основе которой позднее сложилась Новгородская, Псковская, а уже в X в. обособилась Ростово-Суздальская земля. Ее центры, несомненно связанные между собой и выполнявшие определенные административные функции межплеменного союза (а в период его кризиса, скорее всего, использованные и для взимания «варяжской дани» со словен, кривичей, чуди, мери, веси), очевидно функционировали ранее середины IX в. Видимо, по отношению к «каганату росов» первой половины IX в. новое объединение было в какой-то мере дестабилизирующим фактором, хотя в такой акции, как изгнание варягов, могло, в принципе, опереться и на поддержку поднепровских славян. В 870-е гг., по данным Никоновской летописи, Б. А. Рыбаков констатирует возрастающую активность Южной, днепровской Руси и одновременно какие-то конфликты на севере, в результате которых «избежаша от Рюрика из Новагорода в Киев много новогородцких мужей» (Рыбаков, 1982: 306). Лишь в 882 г., после похода Олега из Новгорода на Киев, единство русских земель было восстановлено и процесс государственной интеграции вступил в новую фазу.

Этногеография «Повести временных лет» запечатлела основные этапы этого процесса в предшествующий период. Сформировавшиеся в это время (к середине IX в.) структурные особенности сохраняли свое значение и позднее. Соотношение «первичных государственных территорий», ведущих княжений (Киев, Новгород, Полоцк); тяготеющих к ним межплеменных союзов («Русской земли» – на юге, «Верхней Руси» – на севере); данников Руси, либо втянутых уже в процесс формирования древнерусской народности (весь, меря, мурома), либо ограниченных политической зависимостью (прибалтийские племена и северные «перемь» и «печера» – бьярмы скандинавских саг) сохраняло свое значение и в Х – ХІІ вв.

Многослойная структура этногеографии ПВЛ в основных своих чертах подтверждается данными других, в том числе иноземных, источников. Деление на «Русскую землю» («низовскую», «внутреннюю» Русь) и «Верхнюю» («внешнюю») Русь (с центром в Новгороде) описано в середине X в. в сочинении византийского императора Константина Багрянородного, где отмечены важнейшие русские города (Киев, Новгород, Смоленск, Любеч, Чернигов), а также названы некоторые восточнославянские племена (Константин Багрянородный, 9). С его описанием полюдья киевских князей перекликаются сведения арабских источников, в наиболее полной редакции представленные в тексте Гардизи о русах: «…постоянно по сотне и по двести (человек) ходят они на славян, насилием берут у них припасы, чтобы там существовать; много людей из славян отправляются туда и служат русам» (Заходер, 1967: 82; Рыбаков, 1982: 329). Отразилась у восточных авторов и территориальная неоднородность Руси в сведениях о трех русских центрах, или городах, транскрибируемых обычно как Славиюн, Куйава и Арса и с наибольшими основаниями отождествляемых с Новгородом, Киевом и Ростовом (Дубов, 1982: 104).

Политическая анналистика ПВЛ, созданная при дворе киевской великокняжеской династии Рюриковичей, должна рассматриваться с особых текстологических позиций, учитывающих неизбежную «неадекватность», корректировку событий, отделенных от летописца двумя-тремя столетиями (838–1118). Современные этим событиям показания письменных источников («Бертинские анналы», восточные авторы) должны рассматриваться в контексте, создаваемом археологическими и соотносимыми с ними материалами этого времени. Этногеография ПВЛ по сравнению с анналистикой обладает самостоятельной познавательной ценностью, позволяющей анализировать ее как особый, многослойный и потому информативный источник.

Этногеографическая концепция ПВЛ от зарубежных письменных памятников отличается большей стройностью и полнотой. Сопоставляя ее с географическими представлениями о Восточной Европе, сложившимися в древнесеверной литературе (Мельникова, 1982), следует отметить их совпадение в принципиальных, важнейших моментах. Скандинавской традиции известны все основные древнерусские города, выделенные ПВЛ в качестве центров земель и княжений, зафиксированы и магистральные водные пути. В то же время Путь из варяг в греки как особая транспортная система в северных источниках не отразился: путь этот – явление восточноевропейское, норманны познакомились с ним, когда он уже сложился как центральная государственная магистраль. Географическим ориентиром для скандинавов служило более общее понятие Austrvegr, и его маршрутная детализация происходила, видимо, уже на русской территории в условиях контакта со славянской знатью и купцами, княжескими дружинами и населением городов.

Этническая спецификация разных областей «Гардов» скандинавам оставалась неизвестна: видимо, их контакты с местным населением ограничивались городскими центрами на магистральных путях, связи с сельским населением если и завязывались, то лишь в ближайшей округе этих центров, и племенные различия в пределах государственной территории остались вне поля зрения варягов. Совершенно противоположной была ситуация в Прибалтике; степень осведомленности об этническом составе населения этого региона в русских и скандинавских источниках примерно одинакова.

Область Древней Руси, наиболее знакомая скандинавам, с городами Альдейгьюборг и Хольмгард (Ладога и Новгород), возможно, первоначально собственно «Гарды», и по данным ПВЛ выступает зоной наиболее ранних и интенсивных славяно-скандинавских контактов. Верхняя Русь, область северной межплеменной конфедерации, варяжской дани и «призвания князей» в первую очередь стала ареной зарождения русско-варяжских отношений. Именно здесь обнаружены и независимые от письменных текстов свидетельства формирования сложной и многосторонней системы этнополитических и экономических отношений в Восточной Европе начала IX в.

3. Петергофский клад начала IX в. как источник по ранней истории Руси

Петергофский клад арабского серебра, найденный летом 1941 г., едва ли уже не в первые недели войны, поступил в хранилища ГИМ (Москва) в 1966 г., а спустя полтора десятилетия обратил на себя внимание исследователей и с тех пор остается ценнейшим, в своем роде уникальным археолого-нумизматическим источником для изучения начального периода становления Древней Руси (Добровольский и др., 1982).

Клад при неизвестных обстоятельствах был обнаружен в дачной местности вдоль южного берега Финского залива, предположительно – на одном из участков, примыкающих к Нижнему парку Старого Петергофа, то есть на уровне основания береговой террасы, непосредственно на прибрежье морской акватории. Прозванная в XVIII в. «Маркизовой лужей», эта финальная «узость» Финского залива восточнее о. Котлин (с петровской крепостью Кронштадт) составляет, по сути дела, конечный для мореплавателей отрезок собственно морского, водного пути, проходившего в виду обоих берегов залива к островам дельты Невы. Стоит отметить, что на ближайшем и крупнейшем из петербургских островов, Васильевском, также в прибрежной части (в районе Галерной гавани), в конце XVIII столетия был найден еще один клад арабского серебра (Марков, 1910), по единственной сохранившейся для определения монете относимый к «первому периоду обращения арабского серебра