Шрифт:
Закладка:
Вторая группа названий прибалтийской зоны – морские ориентиры на Балтике: сюда относится известное в рунической письменности название Финского залива Hólmshaf («Хольмский залив», от Хольмгард – Новгород), скандинавское название острова Сааремаа – Eysýsla (где Еу = saari, остров, a sýsla = таа, округ, корабельный или сотенный округ, отсюда искаженное немецкое Esel), составляющий с побережной областью Aðalsýsla (эст. Ляэнемаа) «все Сюслы» скальдических вис; Runö (о. Рухну) в Рижском заливе и расположенный невдалеке мыс Domesnes (Джаксон, 1991: 119; Мельникова, 1977б: 204). Сюда же примыкает пласт скандинавской или финно-скандинавской микротопонимики Аландских островов и южного побережья Финляндии. Эта система названий очерчивает зону давних прибалтийско-финских и скандинавских контактов, восходящих, судя по археологическим материалам, к середине I тыс. (Kivikoski, 1973; Deemant, 1975; 1981).
Вторая зона, примыкающая к «прибалтийской» с юго-востока, охватывает территорию Древней Руси и насыщена главным образом названиями городов и рек (последние известны в основном из средневековых исландских географических сочинений). Ближайшие к «прибалтийской зоне» топонимы (Мельникова, 1977б: 201) образованы по распространенной скандинавской модели «Х-borg»: Aldeigjuborg – Ладога и загадочный Álaborg где-то на севере Новгородской земли (возможно, городище у с. Городище на р. Сясь в Южном Приладожье) (Мачинский, Панкратова, 1996). Скандинавы, судя по материалам Старой Ладоги, появляются здесь уже в середине VIII в., то есть в пределах вендельского периода (Корзухина, 1971: 123–130). По частоте упоминаний в текстах, повествующих о событиях эпохи викингов, Ладога (Aldeigjuborg) значительно превосходит все остальные восточноевропейские центры вместе взятые.
Наиболее значимые топонимы второй, «древнерусской зоны» образованы по особой модели «Х-garðr», возникшей, как доказала Е. А. Мельникова, в условиях русско-скандинавских контактов и продуктивной только для территории Восточной Европы (ни в Скандинавии, ни в Западной Европе названия городов, построенные по этой модели, неизвестны, а корень garð– используется для обозначения поселений другого типа) (Мельникова, 1977б). К этим топонимам относятся Hólmgarðr – Новгород, Kænugarðr – Киев; сюда же примыкает Miklagarðr – Константинополь (букв. «Великий Город»), лежащий в третьей, «понтийско-византийской зоне», но непосредственно связанный с Новгородом и Киевом Путем из варяг в греки и в силу этого, видимо, подчиненный данной словообразовательной модели (Рожнецкий, 1911: 62; Мельникова, 1977б: 206).
Е. А. Мельникова выделяет Hólmgarðr в качестве древнейшего известного скандинавам названия на территории Древней Руси и вычленяет его раннюю форму Garðar, первоначально обозначавшую собственно Новгород (или поселения IX – начала X в. на месте будущего города), а позднее осмысленное как название страны: «Гарды» (книжное XIII–XIV вв. «Гардарики») (Мельникова, 1977б: 202–205; Рыдзевская, 1978: 143–158). Т. Н. Джаксон семантику – garðr в скандинавской топонимии Восточной Европы связывает с контаминацией значений северного поселенческого термина со славянским – градъ, что вполне продуктивно раскрывает быстрое «расширительное» значение термина (Джаксон, 1986).
Для образования названий других древнерусских центров кроме Новгорода и Киева модель «Х-garðr» не применялась, но связь с нею в скандинавской традиции проявилась, видимо, в обозначении «главных городов» Руси – höfud garðar в исландском сочинении XIV в. Хаука Эрлендссона (Мельникова, 1976а: 148). Кроме Ладоги, Новгорода и Киева, скандинавам были известны Полоцк (Palteskja) и Смоленск (Smaleskija) на Двинско-Днепровском пути, Ростов (Rostofa), Суздаль (Súrdalar) и Муром (Móramar) в Волго-Окском междуречье и какие-то другие центры. Как и эти названия городов, непосредственно из восточноевропейской традиции были заимствованы важнейшие гидронимы, обозначавшие основные магистрали системы речных путей: Нева (Nyia), Западная Двина (Dúna), Северная Двина (Vina), Волхов (или Волга? – Olkoga), Днепр (Nepr, форма, близкая былинному Нъпръ, Нъпра). Степень осведомленности скандинавов о городах и реках Восточной Европы довольно высока: «Материалы местной традиции о Руси и смежных с ней землях более обширны, чем почерпнутые из западноевропейской хорографии сведения о Западной и Южной Европе» (Мельникова, 1976а: 156). Свидетельством непосредственного и длительного знакомства норманнов с магистралями и центрами «древнерусской зоны» является упоминание в рунических надписях некоторых местных названий и микротопонимов, относящихся к различным участкам Днепровского пути: Vitahólmr (Витичев?) и Ustahólmr (Устье?) в Среднем Поднепровье, днепровские пороги Aiforr, Rófsteinn, Ulfshali, сопоставимые с Данными Константина Багрянородного (Мельникова, 1977б).
Третья зона, «понтийско-византийская», связана со второй, «древнерусской», именно этой цепочкой точечных названий по Днепру, замыкающейся на Миклагард-Константинополь, а оттуда – на центр христианского мира, Jórsalir – Иерусалим. Остальные названия этой зоны – неопределенно собирательные. За ними стоят крупные этнополитические образования: Ромейская империя – «Греки, Греция» (Grikland, Grikkjar), Италия – «Страна Лангобардов» (Langbarðaland), не вполне ясная «Земля Влахов» (? Blökumenn – ср. слав. «влахи»), мусульманский мир (Serkland), языческая Булгария (Vúlgáríá, Valgaria) и «Долины печенегов» на юге (Pezinavellir) (Джаксон, 1991: 119). По семантической неопределенности сюда примыкает этноним Bjarmar – «бьярмы», сопредельный, местами даже совпадающий, с периферией Древней Руси: бьярмы названы русскими данниками, в «Саге об Эймунде» они составляют войско Бурислава, Бориса Ростовского (Мельникова, 1976а: 152; Рыдзевская, 1978: 95–96). В целом, однако, «Бьярмы» – за пределами политической карты Древней Руси, а их простирающаяся до северного океана страна составляет, по существу, продолжение той же зоны «географической неопределенности», где размещаются «Греки», «Влахи», «Сарацины», «Булгары», «Печенеги». Эта зона словно гигантским кольцом охватывает «Гарды», Русь.
В «древнерусской зоне» норманны хорошо знали важнейшие географические и политические ориентиры. В то же время структура этого географического пространства – качественно иная, нежели ближайшей к скандинавам и давно знакомой «прибалтийской зоны», заполненной разнообразными, не связанными между собой этническими группировками балтов и финнов. Показательно, что для древнерусской территории скандинавская традиция не знает ни одного этнонима (хотя ряд прибалтийских племенных названий совпадает с данными «Повести временных лет»), «Гарды» воспринимались не как конгломерат племен, а как монолитное политическое образование, подчиненное власти одного князя, конунга (в восприятии варягов, правда, более связанного с Хольмгардом-Новгородом, чем с Киевом). Перечень важнейших русских центров в скандинавской литературе, в общем соответствующий летописным характеристикам основных древнерусских «стольных градов», демонстрирует длительную и подробную осведомленность норманнов о политической ситуации на Руси. В то же время показательны и расхождения между той пространственно-политической структурой, которая выступает в скандинавских памятниках, и этногеографией Восточной Европы, какой она представлена в древнерусской письменной традиции.
2. Этногеография Восточной Европы по «Повести временных лет»
Этнонимия ПВЛ уже использовалась как основа для реконструкции процесса восточнославянского этногенеза (Хабургаев, 1979); источник, однако, остается неисчерпаемым: «Каждое слово Пов. вр. л. представляет проблему, требующую всестороннего рассмотрения» (Львов, 1975: 5). В частности, вводная, недатированная часть текста Повести временных лет, где дана широкая панорама расселения восточноевропейских народов и событий их ранней истории (от библейского потопа до середины IX в.), содержит богатый материал, позволяющий восстановить определенную этногеографическую систему
