городах и сельских приходах прибрежных областей Дании и Сконе, Северо-Западной Германии, Юго-Восточной Англии; этот «римско-православный культ» играл роль связующей идеологии в конфессионально разделенном пространстве средневековой Скандобалтики, особенно в период, предшествовавший становлению немецкой Ганзы XIV–XVI вв. (Hoffmann, 1997; Lebedev, 1999: 438–439). Весьма интересны последние наблюдения С. Л. Кузьмина, позволяющие снизить начальную дату некрополя и перекликающиеся с гипотезой Д. Хофманна о возможном появлении ладожской церкви Св. Климента непосредственно после Крещения Руси в Новгороде и Ладоге (Кузьмин, 2000).

В таком случае именно Ладога, наряду с великокняжеским Киевом со времен если не Рюрика (предположительно крещеного в молодости), то от Олега Вещего, осуществившего успешный натиск от Ладоги, Новгорода и Киева на христианский Константинополь, и до Ярослава Мудрого, последнего из киевских «сюзеренов» Ладоги IX–XI вв., становится вероятным (а возможно, именно – ключевым) пунктом «обращения» миграции из военно-грабительских или государственно-политических движений народов Скандобалтики в движение через Русь на Север Европы, «из грек в варяги», христианских духовных ценностей, конфессиональных форм, ритуалов и атрибутов религиозной культуры.

Взаимодействия эти были тем более важными, что вплоть до эпохи Крестовых походов сознание духовной связи христиан Востока и Запада в Северной Европе поддерживалось и развивалось православной церковью Руси. Святой Кирилл Туровской (до 1169 – до 1182) проповедовал почитание, наравне со святыми Православной Церкви Кириллом и Мефодием, Борисом и Глебом, Войцехом и Вацлавом Чешским, святых первомученников Магнуса, Кнуда, Олава вместе с папой римским Климентом (Бубнов и др., 1976: 41). Почитание Кнуда датский медиевист Д. Линн соотносит с Кнудом Лавардом, зятем Мстислава Владимировича Мономаха, «мучеником Оденсе» (Lind, 1990). Русско-датские связи, устанавливавшиеся в дохристианские времена Рюрика, обретали вполне отчетливую христианскую форму и содержание, основанные на реальных, в том числе династических, отношениях, установленных и поддерживавшихся на протяжении нескольких столетий через Ладогу.

Этот аспект представляется тем более важным, что в Ладоге, помимо невыявленных христианских храмов «варягов» – церкви Св. Николая или даже церкви Олава Святого, известных по письменным текстам, прежде всего следует видеть военный плацдарм «обратной миграции» миссионерских походов конунгов-викингов конца X–XI в.

Альдейгьюборг был непременным отправным пунктом для Олава Трюггвасона с «греческим епископом Павлом» и другими священниками, крестившими язычников Англии и Норвегии, равно как Олава Святого с его дружиной в 1030 г., Магнуса Доброго, утвердившего через 15 лет в Скандинавии культ этого норвежского короля – христианского первомученика Севера, соправителя Магнуса, а затем и единовластного конунга до 1066 г., Харальда Хардрады с Елизаветой Ярославной. Лишь 100 лет спустя, с учреждением в Швеции при Карле Сверкерсоне в 1164 г. католического архиепископата в Уппсале, можно считать оформившимися не только конфессиональные различия, но и острые, до военных обострений, противоречия между православным населением Северо-Западной Руси и католическим – Скандинавии.

Лишь с этого времени радикально меняется характер движения по старинным водным путям миграций. 1164 г. – первый поход шведского войска к стенам Ладоги и в Приладожье, открывающий серию Крестовых походов XII–XIV вв., и церковь Георгия в Ладоге с ее фреской «Чудо о Змие» стала, как предполагают исследователи, памятником победы над крестоносцами, одержанной под стенами ладожской крепости.

Предшествующие столетия ознаменованы сравнительно «мирным» движением духовных ценностей. При этом даже военно-дружинные формы этого движения, когда воины конунга Олава впервые пометили свои шлемы знаком креста, направлены с Востока на Запад (точнее, полуязыческий север Европы). Предметы византийско-христианского круга, не только киевские «писанки» и тельные крестики шведской Сигтуны (естественно, связанной Путем из варяг в греки с православными городами Руси), но и артефакты византийско-православной культуры в приатлантическом Нидаросе, Городе Олава Святого в Норвегии (Christophersen, 1987: 73, 85 а.о.) указывают на действенность «миграционной трассы» Волховско-Днепровской магистрали, вплоть до середины XI в., как составной части общеевропейского пути движения духовных ценностей от Нидароса до Иерусалима.

Устойчивое закрепление в сагах «Хеймскринглы» мотива пребывания «на Востоке, в Гардах», воспринимавшихся как путь к христианским святыням вплоть до XIII в., обязательное включение этого «русского элемента» в повествование, подводившее итог социально-политическому и духовному развитию Скандинавии эпохи викингов, заставляет внимательно проанализировать контекст русско-скандинавских отношений в IX–XI вв., без исследования которых не может быть полной характеристика Скандинавии эпохи викингов.

III. Варяги на Руси

И Русь оставляет Гарольд за собой,Плывет он размыкивать гореТуда, где арабы с норманнами бойВедут на земле и на море.Толстой А. К. Песнь о Гаральде и Ярославне

1. Географические представления скандинавов о Восточной Европе

Древнесеверная литература (включая рунические надписи и висы скальдов) сохранила заметный и неоднородный пласт восточноевропейской топонимии (Мельникова, 1976а; 1977б: Джаксон, 1976; 1991: 109–138). Можно выделить три основные зоны, географические представления о которых различались по своей структуре, что проявилось как в количестве, так и в качестве топо– и этнонимов, сохраненных древнесеверной традицией (рис. 130). Все три покрывались собирательным понятием Austr, Austrlönd, Austrvegr – Восток, Восточные земли, Восточный путь; исходным, очевидно, было понятие «Восточное море» – austmarr, Eystarsalt, Austan haf, как в германо-скандинавской традиции именовалась Балтика; за Балтийским морем лежала «восточная половина» света, austrhálfa.

Рис. 130. Восточная Европа по географическим представлениям скандинавов эпохи викингов (топо-, гидро– и этнонимы см. в тексте)

Структурные ее градации предполагает вариативность макротопонима, чаще и раньше всего использованного в предельно обобщенной форме Austr (25 из 35 рунических надписей, сообщающих о поездках на Восток, или в Восточные земли), но последовательно выстраивающего некоторую иерархию: Austrlönd, Austrríki, Austrvegr (Восточные Земли, Восточная держава, Восточный путь). Причем наиболее древним в этом синонимическом ряду выступает наименование «Austrvegir» (форма мн. ч.), уже засвидетельствованное на исходе IX в. в «Перечне Инглингов» Тьодольва из Хвиты (ок. 880 г.), что свидетельствует об освоении к этому времени норманнами «восточных путей», ставших частью не только реального, географического, но и эпического пространства (Джаксон, 1991: 120–121). Притом, на протяжении этого восточного пути масштаб измерения, дробность градаций и содержание измеряемого им пространства неоднократно менялись (Джаксон, 1978: 9).

Первая зона, ближайшая к Скандинавским странам, включала Юго-Восточную и Восточную Прибалтику и Финляндию; Финмаркен, северная оконечность Скандинавского полуострова, заселенный саамами, незаметно соединял эту зону с местами обитания норманнов; с другой стороны, земли «финнов» (саамов, квенов, тавастов, карелов) за ледяным морем Gandvík (Ледовитый океан, Баренцево и Белое моря) разворачивались norðr til Bjarmalands – «на север в Бьярмаланд», в таинственное лесное пространство, обозначенное по имени народа бьярмов, локализуемое обычно на Русском Севере (Джаксон, 1979: 133–136). Южную границу «прибалтийской зоны» образовывал «Веонодланд», земли балтийских славян – вендов, хорошо знакомых датчанам и в эпоху викингов, связанных с ними торговыми, династическими, военно-политическими отношениями (Herrmann, 1982: 53–147).

Пространство этой зоны заполнено, во‑первых, наибольшим количеством этнонимов, известных и по другим источникам: карелы, курши, ливы, эсты, земгалы. В некоторых случаях скандинавы знали названия отдельных племенных областей (Вирланд = эст. Вирумаа, Самланд = Самбия? Эрмланд = Вармия?); наконец, ряд имен отражает группировки, позднее неизвестные или исчезнувшие: таковы загадочные