и думал: «Сделал! Сделал! Сделал!» У Белорусского вокзала спустился в метро, приехал домой, сказал Жене: «Кончил писать диссертацию!» Конечно, работы предстояло много. Нужно было переписать последнюю главу и дать ее А. Г. Бокщанину, затем предстояло перепечатание работы, ее обсуждение на кафедре. Но все это, конечно, не входило ни в какое сравнение с тем, что я одолел. Виталий и я решили кутнуть. Вот на это и пошли 400 рублей.

Виталий и я здорово утомились и соскучились после наших приключений в дачной местности. Для внесения в жизнь некоторого разнообразия я купил новые шахматы и новую доску к ним. Мы стали играть блестящими пахнущими лаком фигурами. Сущность дела от этого не менялась, хотя мы испытывали некоторое удовольствие. Иногда Виталий играл на рояле. Мне нравилась «Шотландская застольная», и он ее охотно исполнял. Однако, музыка музыкой, а хотелось выпить. Мы давно составили план реализации будущего гонорара, теперь гонорар стал реальностью. Сначала думали устроить выпивон на квартире у знакомой библиотекарши. Но у нее оказалась неудобной комната: любопытные соседи. Тогда решили пойти в ресторан. Собралась компания – Виталий, я и три женщины. Почему три? Не знаю, так получилось. Выбрали не самое шикарное. На улице Горького довольно большой ресторан, недалеко от елисеевского магазина. В апреле было тепло. Засветло, когда наши дамы освободились от работы, мы двинулись в ресторан. Вид у нас был не очень парадный, и официанты отнеслись к нам поначалу плёво. Виталий внушительно сказал одному из них: «Нам отдельный кабинет!» Тип в белой манишке при галстуке бабочкой отодвинул тяжелый занавес у одной из крохотных кабинок, как купе в поезде. Там стоял сервированный стол и несколько стульев. Для нас вполне достаточно. Виталий погрузился в меню и внес несколько предложений. В центре их находился шашлык по-кавказски, все остальное к нему. Когда официант узнал объем заказа, то подобрел и начал действовать достаточно расторопно, а мы откинулись на спинки стульев и стали сибаритствовать. Случайно обнимали своих спутниц, те случайно этого не замечали. Принесли водку, пиво, закуски. Я наполнил рюмки. Виталий произнес тост: «Старик! Выпьем за твой литературный успех, сдобренный гонораром, и за гонорар, сопровождаемый успехом!» Я сказал: «Аминь!» И продолжал: «Слезы умиления душат меня! Братья и сестры! Давайте облобызаемся!» Виталий уточнил: «Не так, братья и сестры! Не так! Пусть братья расцелуются с сестрами!» Мы выпили и смачно расцеловались. Так началось торжество на несчастьях профессора Таркова. Мы пировали, как татары после битвы при Калке! Что поделаешь? Мы были молоды и эгоистичны. Раскаяние нас не терзало. Мы ели, пили и целовались в свое удовольствие. Всем понравился установившийся церемониал. Часам к 10 вечера мои 400 рублей были выпиты и съедены. Дамы, Виталий и я заявили, что в такую рань нас отсюда выведут только за руки. Потанцевали под джаз, но этого было мало. Вывернули карманы и наскребли еще рублей 300. Вновь вызвали официанта и вновь сделали заказ. И все началось сначала. К часу ночи у нас распухли губы. Вытерев остатками хлеба наши тарелки с пряным соусом от шашлыка по-кавказски, мы вышли на опустевшую улицу Горького. Поймали такси и повезли наших дам по домам. Я смотрел на счетчик таксомотора. Когда Виталий и я остались в машине одни, мы сказали шоферу: «Друг, у нас осталось 25 рублей, кроме того, что мы тебе уже должны. Вези нас в сторону поселка Сокол на расстояние 25 рублей. После этого выбрасывай на дорогу!» Славный парень шофер довез нас до метро Сокол, мы выдали ему всю наличность, не уплатив рубля 3–4. Взялись за руки, пошли домой. Проходя мимо одного из домов по Новопесчаной улице, мы вдруг услышали за собой страшный треск разбитого стекла. Обернулись, увидели: в десяти шагах за нашими спинами с какого-то этажа вылетела оконная рама. Мы поблагодарили судьбу и пошли дальше.

На кафедре мне передали просьбу позвонить в отдел науки ЦК КПСС по оставленному номеру. Я позвонил: оказалось, что один из инструкторов отдела Черняев, бывший аспирант Кафедры Новой Истории предложил мне написать (на общественных началах) обзор «Вестника Древней Истории» за 1952–1953 гг. Он просил особенно об этом задании не распространяться. Разрешал взять соавтора. Я подумал и сказал, что хотел бы писать вместе с доцентом О. И. Севостьяновой. Черняев согласился. Недели две мы упорно работали. Я взял на себя критику и библиографию, т. е. раздел полегче. Зная, что такое разделение труда не удастся установить с А. Г. Бокщаниным, я и не стал с ним кооперироваться. Между тем О. И. Севостьянова взялась за дело с интересом: задание, идущее от ЦК КПСС, казалось лестным. Отдел критики и библиографии «Вестника» сосредоточил полемический огонь на покойниках. Критиковали главным образам отличные учебники В. С. Сергеева и работы Н. А. Машкина. Думали, что мертвые сраму не имут. Я по этому поводу и писал, что особое внимание редакции к работам почивших историков, при незначительной критике работы 1948 года С. И. Ковалева «История Рима», при полном невнимании к учебникам В. В. Струве и В. И. Авдиева свидетельствует скорее о благочестии, чем о принципиальности. Меня такой прием раздражал, и я подверг резкому осуждению глупейшие рецензии какого-то воронежского античника Бенклиева, ассоциировавшегося у меня с Перегудовым, Тарковым, Домбровским: стиль у всех был одинаковый. Разумеется, и я пользовался таким же стилем. О рецензии Бенклиева на учебник покойного В. С. Сергеева «История древнего Рима» я писал: «Мы так же, как и С. Бенклиев стоим за критику исследований советских историков… Но когда Бенклиев критикует работу конца 30-х гг. с позиций достижений 50-х гг. и требует ее коренной теоретической переработки при переиздании с сохранением имени автора, то возникает вопрос о правомочности таких требований. И в связи с этим вызывает глубокое удивление утрата редакцией простого чувства реальности». Написав свою часть в таком тоне, я поехал на дачу к О. И. Севастьяновой. Мы сложили написанное ею и мной вместе и получилась большая работа. Ее я и отвез в отдел науки ЦК КПСС. Там меня встретил Черняев, мы поговорили на обще темы. Через пару дней он мне сообщил, что отзыв на «Вестник» принят с удовлетворением. Конечно, я сгорал от желания с кем-нибудь поделиться своими остротами против Бенклиева и прочих таких же. Я рассказал обо всем Виталию. Но ведь он не был историком. Тогда я поговорил с Витей Смириным. Он одобрил мою практическую деятельность и политическую линию.

Отношения с А. Г. Бокщаниным становились все более теплыми. Он был доволен моей работой. Кафедрой заведовал