Шрифт:
Закладка:
Что касается остальных событий, то они начались так: я пришел к Виталию и застал его в большом возбуждении. Он мне сообщил под очень большим секретом, что арестован первый заместитель председателя Совета министров Берия. Источника своей информации Виталий не назвал, но гарантировал достоверность. Я был потрясен, не поверил, но очень хотел, чтобы все оказалось правдой. И оказалось. 10 июля газеты опубликовали сообщение о пленуме ЦК КПСС, происходившем 2–7 июля. В сообщении говорилось, что Пленум заслушал доклад Г. М. Маленкова «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Л. П. Берия, направленных на подрыв советского государства в интересах иностранного капитала и выразившихся в попытках поставить министерство внутренних дел СССР над правительством и Коммунистической партией Советского Союза, принял решение вывести Л. П. Берия из состава ЦК КПСС и исключить его из рядов Коммунистической партии, как врага Коммунистической партии и Советского народа». Вот это было дело! Вечером того же дня состоялось партийное собрание. Выступил Арцыховский. Он сказал: «Я шел сегодня по улице и всматривался в лица людей и улавливал в решительных взорах каждого: “Раздавили гадину!”» Мы все испытывали такое же чувство и потому бурно аплодировали. Очень умный парень Борька Михалевский – сверстник и однокурсник Вити Смирина – сказал мне, когда мы шли по улице: «Это начало! Они перегрызутся, как пауки в банке!» Тогда я еще не мог оценить громадной проницательности Борьки Михалевского. Говорят, что ныне он доктор экономических наук… Он рассказал мне, что побывал на квартире Сталина, которую намеревались превратить в музей. Борьку поразило мрачное помещение для охраны, скромность обстановки и поношенный китель с маршальскими погонами, висевший на спинке простого стула.
Через некоторое время состоялось партийное собрание, где зачитали закрытое письмо ЦК КПСС, содержавшее некоторые пункты обвинения, предъявлявшегося Берии. Он содержал подобие гарема, имел в распоряжении адъютанта в высоком чине, который поставлял ему облюбованных женщин! Это звучало пикантно. Недоступный в своем величии рядовому воображению «слуга народа» оказался ординарным распутником с неограниченными возможностями, и все. Султаны были интереснее. Обвинялся он и в неуважении к памяти Сталина: на следующий день после похорон велел убрать из служебного кабинета портрет «вождя и учителя». Кроме того, он хотел реставрировать буржуазные порядки в ГДР, попытался, минуя правительство, возобновить хорошие отношения с Югославией, во главе которой, как тогда говорили, находилась клика предателя Тито… Все это звучало более чем оригинально, но независимо ни от чего радовало одно: Берия объявлен врагом народа. Моего приятеля Геню, о котором я упоминал, сразу оставили в покое. Повеяло и другим ветром. С. Л. Утченко говорил мне, что возможен пересмотр отношений к Сталину. В официальной печати отказались от бесчисленного цитирования сталинских работ и высказываний. В журнале «Вопросы Истории» появилась статья, где приводилось письмо Энгельса о его и Маркса отрицательном отношении к левому возвеличиванию их заслуг в рабочем движении. Все это было симптоматично.
Между тем Москву терроризировали бандиты. Стало опасно вечерами ходить по улицам. Получилось это вот почему. После смерти И. В. Сталина была объявлена широкая амнистия. Витя Смирин передал мне, как на нее прореагировал старый ученый С. И. Соболевский. Он сказал: «После чьей-нибудь смерти всегда бывали амнистии. Когда в Афинах были свергнуты 30 тиранов, тоже объявили амнистию». Указ об амнистии подписал председатель президиума Верховного Совета СССР маршал на покое К. Е. Ворошилов. Осуществлял ее Берия. По его распоряжению, из лагерей выпустили уголовников. Они наводнили Москву. Как-то летним днем я повез Наташку в зоопарк. Этой шустрой и смышленой девчоночке было уже около четырех лет. Я обошел с ней старую и новую территорию зоопарка, она с удивлением смотрела на зверей и птиц, каталась на тележке, запряженной пони, и совсем не устала. У меня уже ныли ноги, а она все бегала от клетки к клетке. Наконец, мы отправились домой. Сели в трамвай. И вот здесь я увидел двух амнистированных. Два пьяных скота в кое-как подтянутых штанах, босые, с разодранными на груди рубахами, стриженные под машинку… Никогда не видел таких живых бандитов. Они громко ругались матом на весь трамвай, задирали пассажиров. Люди стояли, прижавшись друг к другу, боялись промолвить слово. К счастью, довольно скоро Москву от этой швали очистили. Но вот такая амнистия была.
Виталий и Саида уехали куда-то отдыхать. Мне оставили ключ от квартиры. Я приходил туда утром, садился за стол на чистой кухне, правил диссертацию, переносил сноски, вписывал иностранный текст. Временами туда приходила Женя, мы принимали ванну и радовались отсутствию свидетелей. В теплое июльское воскресенье Женя и я взяли Наташку и поехали на пароходе по каналу Москва – Волга к Солнечной поляне. Наташка сначала вела себя тихо, потом захотела побродить по теплоходу. Мы доехали до чудесного места, высадились. Женя раздела Наташку и стала ее купать в реке. Это так понравилось Наташке, что она никак не хотела одеваться. К вечеру вернулись домой. Угнетало отсутствие карманных денег. Мы были сыты, но позволить себе какое-нибудь развлечение не могли. Просить деньги у матери было сверх наших сил. Вот почему я так рвался быстрее защитить диссертацию и отправиться куда угодно, только на работу, соответствующую высокой кандидатской зарплате.
В начале августа я закончил правку диссертации. Пришло время писать автореферат. Как обычно, помучился, прежде чем сел, но, когда сел, то и написал за день. Рукопись принес Тамаре Михайловне. Реферат начинался обычно: в диссертации сколько-то глав, частей и т. д. Тамара Михайловна это начисто отвергла. Она сказала: «Вы столько работали над диссертацией, что не должны портить о ней впечатление своим рефератом. Большинство людей станет по реферату судить о вашей работе». Я, конечно, с этим согласился. Пошел в Нескучный сад, сел на скамейку, подумал, и начало откуда-то взялось: «В сложном переплетении классовых противоречий в Римской империи конца 3-го, начала 4-го вв. н. э. возникали и сталкивались многочисленные идеологические течения, выражавшие разные стороны классовой борьбы». Это Тамаре Михайловне Шепуновой понравилось. А. Г. Бокщанин прочитал реферат и 13 августа утвердил к печати. Я принес его на подпись к заместителю декана факультета по науке – Мачульскому. Он повертел реферат, полистал и прочел последнюю фразу: «В социальном смысле победа христианства
