Но это не земля лопнула, а раздался звук победного артиллерийского салюта. Саша увидел красные знамена, гордо реющие в воздухе. Летели над Красной площадью самолеты…

Саша лежал на земле, крепко обхватив руками ствол сосны. Он был убит полминуты назад.

ПОЖАР

Здесь же, под сосной, Люба Радецкая и похоронила Сашу на следующий день. До самого вечера она копала могилу. Она вырыла глубокую, чуть ли не в рост человека, щель. Саше выпала доля лежать в сухой песчаной земле, в золотом сосновом бору, гудящем под облаками, как орган.

Давно гудит этот бор и будет гудеть еще сотни лет.

Насыпав могильный холмик, Люба укрыла его свежими сосновыми ветками.

В сумерках она ушла, а через день вернулась.

Она принесла кусок фанеры, прибитой к колышку, и воткнула его в могилу.

«Здесь лежит партизан Александр Никитин, — было написано химическим карандашом на фанере. — Он погиб, как герой. Советские люди, отомстите за него!»

Ниже была нарисована пятиконечная звезда.

Весь день лил дождь. Он прибил холмик, размыл его края. Люба поправила могилу и снова ушла.

Ушла и уже не вернулась.

Ночью на усадьбе МТС взорвалась граната. Вспыхнула цистерна с бензином. Ручьи огня потекли по земле, охватывая со всех сторон цистерны, постройки… Плескалось, гудело огненное озеро, бухали взрывы, взметая к небу алые смерчи и фонтаны. Занялся лес. Огненные струи стекали в речку, и казалось, что горит вода. Далеко окрест были видны отблески пожара.

Через неделю партизанские разведчики доложили Сергею Ивановичу Нечаеву, что в тех местах, на околице одной деревни, гитлеровцы повесили девушку, которая обвинялась в поджоге горючего и убийстве нескольких немецких солдат. Перед смертью девушка будто бы крикнула: «Берегитесь, палачи, за меня отомстят!» Была ли это Люба Радецкая или, может быть, другая мстительница выполнила свой патриотический долг — трудно сказать.

Долго бушевал пожар в тех местах. И зимой и летом горели склады, казармы, взрывались мосты, падали под откос поезда. Имена многих героев сохранила народная память. Но не значится среди них Люба Радецкая. Где она? Жива ли?.. А если погибла, то когда?

Долго шли дожди в тех местах. Холмик над могилой Саши Никитина совсем размыло. Фанерка с надписью упала, покрылась горьким лесным прахом. Сухие иглы заполнили вмятину в земле. К лету, пожалуй, и сама Люба не отыскала бы место, где она похоронила Никитина.

Не раз проходили мимо Сашиной могилы партизаны. Однажды они целую неделю стояли в сосновом бору лагерем.

Летали над лесом самолеты. Сначала все на восток, на восток. А потом все на запад, на запад.

Но Саша этого не видел и не слышал. Он лежал в сосновом бору, гудящем под облаками, как орган.

Давно гудит этот бор и будет гудеть еще сотни лет. Он будет гудеть, когда нас не станет и когда не станет наших детей. Старые сосны умрут — вырастут новые. И опять загудят они, зеленые сосны, славя жизнь на земле.

Глава третья

«ТИХИЕ ДОЛИНЫ…»

Самым ярым сторонником наикратчайшего пути был Гречинский. Озеро–Чесменск–Белые Горки — вот предельно сжато сформулированная им схема маршрута. «Три дня пути, убежден, что не больше, не быть мне вратарем!»

— Наверно, все-таки не быть, — сказал в ответ Борис и вместо радостной прямой линии провел по карте грустный полукруг. Получалось — в обход города, глухими проселочными дорогами, лесными тропами.

— Тоска зеленая! — вздохнул Гречинский.

— А если точнее, желто-зеленая. — Поправил его Семен Золотарев.

— Да, уж осень, ребята, — промолвил Борис, поглядев на березу, желтеющие листья которой сверкали на солнце, как монеты.

— Дожди пойдут, насморк подхватим, — уныло сказал Гречинский. — Лишние три дня дадут нам жизни! Пойдем напрямик, Борис. Мы ведь не трусы.

— А кто в этом сомневается? — улыбнулся Щукин. — Мы храбрые люди, понятное дело. Поэтому и должны прийти в Белые Горки благополучно.

— Тебя не переубедишь.

— Да, Лева.

— Почему мы ему подчиняемся? — удивлялся Лев, оставшись наедине с Семеном. — Не понимаю!

— Я сам не понимаю. Есть что-то в нем.

— Что-то есть, правда.

— В Сашке этого нет, а в нем есть.

— Правда, в Сашке нет.

— Сашка — храбрец. Он решает наотмашь.

— Сашка сочтет нас дезертирами.

— Борис думает иначе.

— Да, в Борисе что-то есть, — задумчиво повторил Гречинский.

Разговор этот происходил в тот день, когда Борис Щукин, не дождавшись возвращения Саши, повел отряд в Белые Горки. Борис решил передвигаться только ночью и ранним утром. Борис решил твердо — привести ребят в отряд Нечаева. Это приказ партизанского командования. Саша не захотел выполнить приказа — тем хуже для него.

Разместив отряд в овраге, Борис лег на землю и развернул карту. Пять отрезков в среднем по пятнадцать километров. На шестой день они будут в Белых Горках. Самые трудные участки, конечно, первые. Здесь людные дороги, надо держать ухо востро.

Подошла и прилегла рядом Соня.

— Что не спишь?

— Как нога, Боря? — не ответив, спросила она.

— Ничего. Временами бывают боли. Но сейчас хорошо, честное слово.

— Трудная у нас дорога?

— Опасность есть. Но на фронте труднее.

— Не выходит из головы Саша…

— У меня тоже, — сказал Борис.

— Не рано ли мы ушли?

— Мы ждали двое суток. Андрей Михайлович уверен, что мы уже на середине пути. — Борис помолчал и, снизив голос, спросил: — Может, ты осуждаешь меня?

— Нет, нет, — решительно прошептала Соня. — Я поддерживаю тебя. Меня раздражает самоуверенность Никитина, поэтому я и думаю о нем все время. Он испорчен, мне кажется, постоянным вниманием к его личности. Фамилия его звучала чаще, чем была в этом необходимость.

— Я с тобой согласен.

Сколько раз за последнее время произносили они — Борис и Соня — эту фразу! Почти всегда мнения их сходились. Борис спорил с Сашей, с Людой — с Соней же он всегда соглашался. И Соня всегда соглашалась с Борисом.

— Усни, усни, — ласково сказал Борис.

— Можно рядом? Люся не станет ревновать?

— Ну что ты!..

— Она очень ревнивая. Ты заметил?

— Да, я заметил, — улыбаясь, сказал Борис.

— Не думаю, что ревность можно считать положительной чертой характера. Тем более необоснованную ревность.

— Да, верно. Необоснованная ревность — это плохо. Ты спи, я еще поизучаю карту.

Борис смотрел на карту и гадал, что ждет их в этих лесах, густо усеянных оспинами болот, на берегах извилистых своенравных речек, на перекрестках полевых дорог, отмеченных топографами неприметным пунктиром.

Борис думал… но в то же время память его все возвращалась назад, к озеру Белому, к разговорам с Никитиным.

После