Шрифт:
Закладка:
Но это не земля лопнула, а раздался звук победного артиллерийского салюта. Саша увидел красные знамена, гордо реющие в воздухе. Летели над Красной площадью самолеты…
Саша лежал на земле, крепко обхватив руками ствол сосны. Он был убит полминуты назад.
ПОЖАР
Здесь же, под сосной, Люба Радецкая и похоронила Сашу на следующий день. До самого вечера она копала могилу. Она вырыла глубокую, чуть ли не в рост человека, щель. Саше выпала доля лежать в сухой песчаной земле, в золотом сосновом бору, гудящем под облаками, как орган.
Давно гудит этот бор и будет гудеть еще сотни лет.
Насыпав могильный холмик, Люба укрыла его свежими сосновыми ветками.
В сумерках она ушла, а через день вернулась.
Она принесла кусок фанеры, прибитой к колышку, и воткнула его в могилу.
«Здесь лежит партизан Александр Никитин, — было написано химическим карандашом на фанере. — Он погиб, как герой. Советские люди, отомстите за него!»
Ниже была нарисована пятиконечная звезда.
Весь день лил дождь. Он прибил холмик, размыл его края. Люба поправила могилу и снова ушла.
Ушла и уже не вернулась.
Ночью на усадьбе МТС взорвалась граната. Вспыхнула цистерна с бензином. Ручьи огня потекли по земле, охватывая со всех сторон цистерны, постройки… Плескалось, гудело огненное озеро, бухали взрывы, взметая к небу алые смерчи и фонтаны. Занялся лес. Огненные струи стекали в речку, и казалось, что горит вода. Далеко окрест были видны отблески пожара.
Через неделю партизанские разведчики доложили Сергею Ивановичу Нечаеву, что в тех местах, на околице одной деревни, гитлеровцы повесили девушку, которая обвинялась в поджоге горючего и убийстве нескольких немецких солдат. Перед смертью девушка будто бы крикнула: «Берегитесь, палачи, за меня отомстят!» Была ли это Люба Радецкая или, может быть, другая мстительница выполнила свой патриотический долг — трудно сказать.
Долго бушевал пожар в тех местах. И зимой и летом горели склады, казармы, взрывались мосты, падали под откос поезда. Имена многих героев сохранила народная память. Но не значится среди них Люба Радецкая. Где она? Жива ли?.. А если погибла, то когда?
Долго шли дожди в тех местах. Холмик над могилой Саши Никитина совсем размыло. Фанерка с надписью упала, покрылась горьким лесным прахом. Сухие иглы заполнили вмятину в земле. К лету, пожалуй, и сама Люба не отыскала бы место, где она похоронила Никитина.
Не раз проходили мимо Сашиной могилы партизаны. Однажды они целую неделю стояли в сосновом бору лагерем.
Летали над лесом самолеты. Сначала все на восток, на восток. А потом все на запад, на запад.
Но Саша этого не видел и не слышал. Он лежал в сосновом бору, гудящем под облаками, как орган.
Давно гудит этот бор и будет гудеть еще сотни лет. Он будет гудеть, когда нас не станет и когда не станет наших детей. Старые сосны умрут — вырастут новые. И опять загудят они, зеленые сосны, славя жизнь на земле.
Глава третья
«ТИХИЕ ДОЛИНЫ…»
Самым ярым сторонником наикратчайшего пути был Гречинский. Озеро–Чесменск–Белые Горки — вот предельно сжато сформулированная им схема маршрута. «Три дня пути, убежден, что не больше, не быть мне вратарем!»
— Наверно, все-таки не быть, — сказал в ответ Борис и вместо радостной прямой линии провел по карте грустный полукруг. Получалось — в обход города, глухими проселочными дорогами, лесными тропами.
— Тоска зеленая! — вздохнул Гречинский.
— А если точнее, желто-зеленая. — Поправил его Семен Золотарев.
— Да, уж осень, ребята, — промолвил Борис, поглядев на березу, желтеющие листья которой сверкали на солнце, как монеты.
— Дожди пойдут, насморк подхватим, — уныло сказал Гречинский. — Лишние три дня дадут нам жизни! Пойдем напрямик, Борис. Мы ведь не трусы.
— А кто в этом сомневается? — улыбнулся Щукин. — Мы храбрые люди, понятное дело. Поэтому и должны прийти в Белые Горки благополучно.
— Тебя не переубедишь.
— Да, Лева.
— Почему мы ему подчиняемся? — удивлялся Лев, оставшись наедине с Семеном. — Не понимаю!
— Я сам не понимаю. Есть что-то в нем.
— Что-то есть, правда.
— В Сашке этого нет, а в нем есть.
— Правда, в Сашке нет.
— Сашка — храбрец. Он решает наотмашь.
— Сашка сочтет нас дезертирами.
— Борис думает иначе.
— Да, в Борисе что-то есть, — задумчиво повторил Гречинский.
Разговор этот происходил в тот день, когда Борис Щукин, не дождавшись возвращения Саши, повел отряд в Белые Горки. Борис решил передвигаться только ночью и ранним утром. Борис решил твердо — привести ребят в отряд Нечаева. Это приказ партизанского командования. Саша не захотел выполнить приказа — тем хуже для него.
Разместив отряд в овраге, Борис лег на землю и развернул карту. Пять отрезков в среднем по пятнадцать километров. На шестой день они будут в Белых Горках. Самые трудные участки, конечно, первые. Здесь людные дороги, надо держать ухо востро.
Подошла и прилегла рядом Соня.
— Что не спишь?
— Как нога, Боря? — не ответив, спросила она.
— Ничего. Временами бывают боли. Но сейчас хорошо, честное слово.
— Трудная у нас дорога?
— Опасность есть. Но на фронте труднее.
— Не выходит из головы Саша…
— У меня тоже, — сказал Борис.
— Не рано ли мы ушли?
— Мы ждали двое суток. Андрей Михайлович уверен, что мы уже на середине пути. — Борис помолчал и, снизив голос, спросил: — Может, ты осуждаешь меня?
— Нет, нет, — решительно прошептала Соня. — Я поддерживаю тебя. Меня раздражает самоуверенность Никитина, поэтому я и думаю о нем все время. Он испорчен, мне кажется, постоянным вниманием к его личности. Фамилия его звучала чаще, чем была в этом необходимость.
— Я с тобой согласен.
Сколько раз за последнее время произносили они — Борис и Соня — эту фразу! Почти всегда мнения их сходились. Борис спорил с Сашей, с Людой — с Соней же он всегда соглашался. И Соня всегда соглашалась с Борисом.
— Усни, усни, — ласково сказал Борис.
— Можно рядом? Люся не станет ревновать?
— Ну что ты!..
— Она очень ревнивая. Ты заметил?
— Да, я заметил, — улыбаясь, сказал Борис.
— Не думаю, что ревность можно считать положительной чертой характера. Тем более необоснованную ревность.
— Да, верно. Необоснованная ревность — это плохо. Ты спи, я еще поизучаю карту.
Борис смотрел на карту и гадал, что ждет их в этих лесах, густо усеянных оспинами болот, на берегах извилистых своенравных речек, на перекрестках полевых дорог, отмеченных топографами неприметным пунктиром.
Борис думал… но в то же время память его все возвращалась назад, к озеру Белому, к разговорам с Никитиным.
После
