пойдешь ты с Соней Компаниец. Тебя это устраивает?

— Она верная девушка.

— Так вот, ты возвращаешься в город из Ивантеевки, где живут твои родственники. Ты ходил к ним за продуктами. По дороге ты встретил Соню, невесту Аркадия Юкова, которая, не желая эвакуироваться, сбежала из санитарного эшелона. Ты знаешь, что Аркадий работает в полиции, на хорошем счету у шефа чесменской полиции. Об этом он сам сказал тебе, когда ты сообщил ему местонахождение партизанской продовольственной базы.

— Я сообщил?.. — пробормотал Борис.

— Да, Боря, ты. Открою тебе секрет: немцы и их сообщники заинтересовались деятельностью истребительного батальона в районе Белых Горок. Спасая положение, мы вынуждены были рассекретить одну из наших баз. Разумеется, мы вывезли часть продуктов. Остальные были взорваны, когда отряд карателей окружил базу. У немцев, нам кажется, сложилось впечатление, что уничтожены основные наши запасы. И сделать это помогли им вы — ты и Юков, будьте вы неладны! — засмеялся Нечаев. — Теперь понимаешь, почему ты должен идти?

— Понимаю. Когда и где я сказал об этом Юкову?

— Первого числа, в городе, перед тем, как отправиться за продуктами.

— Ясно. Я встречался с ним в городе и знаю где.

— Теперь — главное, — сказал Нечаев. — Мы узнали, что Юков обнаружил списки людей, предназначенных к уничтожению. Как это важно — добыть чудовищные списки! Юков вошел в контакт с сотрудницей русской полиции Еленой Лисицыной…

— Знаю, мы сидели когда-то на одной парте.

— Вот, вот, это нам тоже известно. Однако ближе к делу, Борис, — продолжал Сергей Иванович. — Сегодня ночью мы узнали, что по неизвестным причинам лопнула нить, связывающая нас с Юковым. Аркадий остался в пустоте. Мы не смогли предвидеть такого поворота событий. А связь с Юковым нам жизненно необходима уже только потому, что, мы уверены, в руках у него находятся эти списки. Надо спасать советских людей, оставшихся в оккупации. Ты должен найти Юкова и вместе с Соней — кроме того, мы дадим тебе несколько адресов верных людей — вместе вы оповестите людей, которых еще не арестовали оккупанты. Если же… — Нечаев замолчал, провел ладонью по лицу и продолжал тише: — Если же ты не застанешь Юкова… все может случиться, тебе самому придется добыть эти списки. Или же указать нам пути. Ориентир — Лисицына. Кроме того, у тебя есть козырь: ты навел оккупантов на след базы. Применишь этот козырь. Но только в том случае, если Юков — где бы он ни оказался — остался у немцев вне подозрения. Вот общая задача. О частностях придется еще долго говорить. Времени мало. Вы пойдете сегодня в ночь. Возражения есть?

— Нет, товарищ командир.

— Георгий, пригласи сюда Компаниец.

…В овраге трудно найти укромное местечко. Но поговорить им надо было наедине, и Людмила — на глазах у нее закипали слезы — все вела и вела Бориса мимо землянок, дальше, в глушь леса.

— Погоди, Люся, мало времени, — сказал Борис, тоскливо оглядываясь назад. Он остановился.

Людмила прильнула к нему, заплакала.

— Почему не я? Почему не меня? — зашептала она сквозь слезы. — Чем я хуже?

— Ну не плачь… погоди… нельзя же… Понимаешь, я с тобой хотел но… Понимаешь, это ведь отряд.

Борис целовал девушку и все добивался, добивался, понимает ли Людмила, почему не ей выпала доля идти в Чесменск. Но Людмила не могла сейчас понять.

— Как я боюсь, как я боюсь за тебя! Если бы я была твоей женой! Если бы!.. Дура, дура! Почему я не стала твоей женой! — с отчаянием заговорила она. — Мы шли вместе, — могла же я стать твоей женой!..

У нее подламывались ноги, она склонялась к земле, но Борис удерживал ее.

Людмила горячо, бессвязно говорила, умоляла Бориса. Стиснув зубы, Борис сжимал девушку в объятиях и лишь изредка повторял одно и то же.

— Ты не беспокойся… не беспокойся… не беспокойся, Люда!

Но Людмила просто не слышала этих утешений. Да и сам Борис не понимал — о чем он просит не беспокоиться Людмилу.

— Нам пора… пора, — прошептал Борис.

Ему хотелось сказать ей, что своими слезами, отчаянием Людмила размягчает его, но он так и не смог произнести слов упрека.

Когда через час он пошел, Людмила рванулась вслед за ним и вдруг остановилась, поняв, что теперь уже не удержать его и ничто уже не поможет… А Борис ушел и не обернулся, да и не было смысла оборачиваться: все равно в темноте трудно было разглядеть окоченевшую от горя Людмилу.

Борис и Соня знали, как легче пройти в Чесменск и что говорить встречным — своим и чужим. Они могли идти и днем, не опасаясь подозрительного глаза: в те времена сотни тысяч людей брели по дорогам и тропам во все концы захваченной врагом территории. У людей были разные цели — мирные и немирные, люди искали и крова, и хлеба, и тайных встреч. Остаться незамеченным в этом людском потоке было делом нетрудным. Но всякие случайности подстерегали путников на дорогах, и поэтому Борис получил указание: встречаться с неизвестными людьми как можно реже, избегать разговоров, не ввязываться в споры.

Выдались как раз те солнечные тихие дни, которые в народе называются бабьим летом. Мирно голубело открытое небо. Летала по ветру серебристая и белая паутина, цепляясь за плечи Бориса и Сони, щекоча шею и щеки. Ослепительно горел, переливался, сверкал до боли в глазах слегка гудящий усыхающей листвой, разрисованный акварельной разноцветью, прекрасный под теплым солнцем лес.

Соня шла рядом с Борисом, касаясь иногда его плеча, и когда она касалась, он глядел на нее и улыбался. Соня тоже улыбалась. Им понятны были эти улыбки. Они без слов говорили: «Мы хорошо знаем друг друга, верим друг другу, испытали на деле дружбу, и поэтому мы твердо уверены, что не оставим один другого в беде».

Соня то и дело участливо спрашивала, как себя чувствует Борис, не болит ли его нога, не пора ли отдохнуть. Борису была приятна и дорога эта забота.

Первый день пути подходил к концу. Проселочные дороги, по которым они шли, тянулись все лесом. Здесь почти не встречались машины. А когда впереди или сзади слышался шум мотора, они наспех сворачивали в лес и пережидали в чаще, среди берез и елок, +минуту — другую+.

Встретили они раз в еловом густолесье две березки, еще не сбросившие листья, почти свежие. Тесная толпа голоногих елок окружила эти два светлых деревца. Березки стояли, прижавшись друг к дружке, совсем чужие в этом мрачноватом лесу. Верхушки их были обрызганы солнцем, и казалось, что от этих