каждого выродка, к сотворению которого вы приложили свои пакостливые грабли!.. Пантеон тва-а-а-а-арей, терпеть вас не могу!!! Лично бы прирезал каждого! Каждого, кто вмешивается в мою жизнь... Я бы... я бы глодал их лица, как пёс. О, я бы сгрыз все их кости. Я бы скоблил зубами их глазницы. Ну же, Бог, спускайся ко мне! Иди сюда, ты, чудище! Ирод! Накажи меня за то, кто я есть; накажи меня за то, кем ты меня сотворил! Кем меня сделал твой убогий мир, твой ёбаный рандом... Накажи меня за то, что я тебя виню!.. Спускайся! Желательно в виде метеорита, чтобы одним махом загубить эту бессмысленную тошнотворную песочницу. Вылепить людей, а потом судить их за их деяния - это ведь так мудро! Самовлюблённый деспотичный диктатор!

Закашлявшись, незнакомец смолк. Он дышал часто и глубоко, словно после рвоты, и Тихоня видела, как ему полегчало; вся эта сцена напоминала антирелигиозную и экспрессивную версию Гамлетовского монолога. Ей казалось, что парень обращался к ней. Молил её о помощи. Его устами говорила давняя, неуёмная боль. Страдание, процеженное сквозь каждую душу Пангейского параллакса. В этой безответной боли Тихоня услышала горе, что издавна терзало и её.

- Из него выйдет неплохой скрим-вокалист, - прошептала Задира. - Какого хрена этот хрен там надрывается?

- Тс-с-с.

- Молчите, да?.. - парень утёр слезы, а задворок наполнило прерывистое сопение. - Ещё бы, ведь на большее вы не способны... Вам нравится вкушать мои страдания, я знаю. Иначе как всё это объяснить?.. Ну разве что всё это - игра. Ипподром судьбы. Ставки на то, сколько я ещё протяну в вашем придурковатом балагане. Чем больше я пытаюсь избегать неприятностей, тем больше судьба на меня их вываливает. От них не убежишь. А если попытаешься - получишь с три короба... Да, судьбинушка, я всё знаю!.. Ты душишь меня, и я это вижу. Этого не заметит разве что слепой. Ты топишь меня, давишь, грызёшь... Ждешь не дождёшься моей смерти, да? Когда-нибудь ты её увидишь!.. быть может, даже здесь и сейчас.

Скатившись с капота, незнакомец забрался в машину и стал рьяно копаться в бардачке.

- Ну и психопат же нам достался.

- Все мы отчасти психопаты.

- А ничё, что он там роется? Того и гляди, яда глотнёт.

- Неудачи, неудачи, неудачи... - сквозь зубы сипел незнакомец, вываливая на коврик кипы документов. - Эта мерзкая поликлиника, этот проклятущий банк, эти ссаные автомастерские и стерильные аптеки, эти дома, эти лужи, эти ямы и нелюди. Всюду нелюди; пустые, тупые, гнусные, гадкие. Полчища нелюдей! Терпеть не могу, хоть внутренности выблёвывай!

Когда парень вытащил из бардачка длинный кухонный шеф-нож, Задира издала звук, похожий на писк крысы. Вернувшись на капот, незнакомец занёс нож над сердцем и поставил его остриём на грудь: он не хрипел и не дёргался, а покрасневшие, взирающие в зенит глаза исторгали горькие ручьи.

- Я ненавижу тебя, Боже. Я даже себя ненавижу за то, что создан тобою... Умерев, я мечтаю попасть в ад. Душу готов продать, лишь бы стать демоном и вечность затыкивать вилами твоих юродивых творений... Отрежь мне язык!.. Выколи мне глаза, закуй руки в кандалы, но знай: моя ненависть к тебе будет жить вечно!.. - губы незнакомца задрожали, и он разрыдался пуще прежнего; лицо его от слёз покрылось пятнами. - Господи, за что? За что ты сделал меня таким?.. Я не хочу... но ты не оставляешь мне выбора!.. Я больше не могу это выносить. Ты отстаёшь, только когда мне плохо. Ты хочешь моих страданий? Моей боли?.. Ты... ты их получишь... А если нет... знак... дай хотя бы маленький намёк, что тебе... хоть чуточку жаль...

- Юнона, матерь Аполлона, да этот нытик себе сейчас брюхо вспорет! - вскрикнула Задира. - Мы ведь остановим его?

- Ни в коем случае.

- Это ещё почему?

- Вмешательство равноценно делению на ноль. Повлияем на квазара - наш параллакс схлопнется.

- А если этот славянский самурай сделает себе харакири, схлопнемся мы! И наши предки, и «Созвездие», и Пангея! Он ведь даже не в курсе, что угробит целый мир... - перехватив контроль, Задира начала подниматься. - Ща я спущусь и обниму его.

Тихоня поджала колени, и Кимико неуклюже плюхнулась на пятую точку:

- Не смей, Задира. Мы собирались просто понаблюдать.

- Кем бы ни был этот самодур, он угробит всех. Ты сама всё видишь! Мы просто отвлечём его, мы ничего не расскажем.

- Он не решится на это, вот увидишь.

- Так, а ну верни контроль!

- Хватит.

- Дай контроль!

- Нет.

Пока между сёстрами шла внутренняя перепалка, Кимико елозила по полу с видом оцепеневшего ребёнка. Когда у Задиры всё-таки получилось перехватить бразды правления, она перевернулась. Встала на четвереньки. Тихоня попыталась вырвать контроль, но сестра категорично взмахнула рукой и зацепила стоящую на подоконнике бутылку. Та полетела вниз. Сёстры замерли. Прогремел звон битого стекла, а после всё погрязло в кромешной тиши. Не каркнула ворона. Даже доносящийся из цеха перестук смолк. Сердцебиение Кимико ускорилось. Секунда, две, три... но вселенная не исчезала, а мир не тонул во мгле. Задира аккуратно подобралась к дырке и выглянула наружу: лежащий на капоте парень озирался по сторонам, как застанутый врасплох разведчик. Испуганный взгляд прыгал с цеха на вагоны, с вагонов на забор, с забора на кран. Рука с ножом уже успела спрятаться за ворот куртки. Казалось, даже слёзы на его опечаленных глазах вмиг обсохли. Встав, незнакомец со спокойным достоинством сел в автомобиль, и машина удалилась.

- Пипец... - Задира с облегчением выдохнула. - Капитально так нас пронесло.

- И что это было? - требовательным тоном поинтересовалась Тихоня.

- Неважно, что это было. Главное, что всё обошлось.

- Ты не просто поставила под угрозу операцию; в случае прямого контакта вселенную ждал бы неописуемый катаклизм.

- Окей, обязательно сделаю себе пометочку. А вообще... мы, так-то, мир спасли! Заладила своё «схлопнется, схлопнется»... - передразнив нравоучительный тон сестры, Задира попыталась перевести тему. - Я не поняла ни слова, но у нашего квазара явно не осенняя хандра. Что за сцену он там закатил?

- После твоих выкрутасов с перехватом контроля я совершенно не в настроении это обсуждать.

- Ой, мармеладка, да не дуйся ты, ну!.. - Задира смахнула с коленей грязь. - Мир, м-м-м?

Но сестра молчала, и в этом красноречивом молчании таилась обида. Зацепившись за подоконник,