Шрифт:
Закладка:
- Тем самым воочию увидев творца мира, - с дрожью пролепетала Тихоня.
- А второй вариант? - нетерпеливо поинтересовалась Задира.
- Добраться с помощью Антона до моего ковчега и погрузиться в вечный стазис. Запаса параллаксной энергии Бойченко хватило бы на сотни миллионов лет. Здесь все: Нобуюки, Масами, Кишимото, Гоголон, Таке. Здесь вся ваша семья.
- Наша семья - родители, и они мертвы! - сквозь зубы прошипела Задира.
- Мертвы? - Ютака вздёрнул подбородок, а в зрачках его блеснули ядовитые искры. - О нет, они тоже здесь. И мы ждём вас.
Позади раздался свист нагнетаемого воздуха и наэлектризованная речь Гоголона:
- Творец, срочно возвращайтесь в Цоколя. К Минаретам приближаются гости.
14. Эскадрон стресса
Когда Бойченко был маленьким, отец частенько брал его с собой в подвал. Отнести закатки, набрать картошки, спрятать велосипед на зиму... каждое такое погружение казалось Антону опаснейшим походом в обитель сверхъестественного. Мрачные закутки походили на гробницы, а бульканье ржавых стояков напоминало хрипы вурдалаков. Каких-то триста квадратов сырого подполья превращались в жуткие катакомбы. И не дай бог фонарик папы погаснет, и они навечно застрянут в кромешной мгле.
Годы шли, таяли и былые страхи.
Но сегодня, здесь и сейчас, на смену им пришло нечто куда более зловещее.
Давид шёл спереди, на расстоянии вытянутой руки. Бразилец горбился, но двигался ловко и легко, точно знал пусть наизусть. Антон то и дело смотрел по сторонам - дежавю из детства всё сильнее повергали его в непреодолимую панику. Закрытые дверцы проползали мимо, как двери тех самых подвальных сарайчиков. Низкий потолок так и норовил настучать по макушке. Даже теперь, когда Бойченко вкусил всю суть мира, он всё равно боялся и ничего не мог с этим поделать. Истошное зловоние смерти осталось там, наверху; здешняя же тишь сдавливала мозг заупокойным евангелием пустоты. Она стучала по ушам, как молот. Горловины перекрёстков терялись во мраке, словно Антон проходил между стоящими напротив зеркалами - даже окуляры неспособны были осветить симметричную рекурсию тьмы.
- Уж лучше бы я и дальше витал в своих мечтах, - боязливо прошептал Бойченко.
- Понимаю... - не оборачиваясь бросил Мариус. - Никто вплоть до судного дня не мог найти в иллюзиях Гвонвы подвоха. Наслаждайся, балдей, кайфуй... ну разве что сперва суициднись.
- Так это и впрямь не обман? Любой несчастный мог добраться до купола и подключиться к демонической матрице?
За одной из дверей послышались лёгкие шаги, точно ночная птица крыльями бьёт. Жестом велев Антону молчать, Давид замер. С минуту они стояли неподвижно, но давящая тишина была нерушима. И тогда они двинулись дальше.
- Первый смертник Гвонвы прибыл в день манифеста Фроста. Буквально сразу после отбоя. Уже и не припомню, как его звали; помню только, что это был какой-то умирающий старичок из Мексики. Он в одиночку долетел до купола на своём ржавом кукурузнике, а после сиганул к нам. Самолёт упал в воду, а дед как ни в чём не бывало приземлился на остров - моль не тронула ни его самого, ни его парашют. С собой он не взял ничего, кроме коробки сигар и любимого соломенного сомбреро. Фрост встретил старца, и они отправились к костру. Пока Альман отпаивал их чаем, старик курил сигару и рассказывал о себе. О том, что вся его родня уже давно на том свете; что он и сам смертельно болен; что долгов у него как шелков, правительство отбирает гектар за гектаром, а единственный внук отбывает пожизненное в Сьюдад-Хуарес. Деду нечего было терять, и в чём-то я его даже понимал. Фальстрём пообещал, что Santa Muerte сделает всё без боли, а после наступит то, что верующие называют «эдемом». Затем они пошурудили к виселицам... - Мариус подмигнул Антону. - Я, Коджо и те гвонгвоны, что не спали, видели церемонию собственными глазами. Старик взошёл на эшафот. Встал под виселицей. Он не ныл, не дрожал: это либо пофигизм, либо Машаракти постарался. Потом плато под эшафотом стало таять. В углах начали расти битумные сталагмиты; они оплетали эшафот, точно лианы. Одна из лиан вползла на виселицу. Добравшись до верхушки, она спустилась к старику и оплела его шею. Затекла и за воротник, и под сомбреро. Залила глаза, уши, нос, рот; выглядело так, словно деду на голову надели чёрный полиэтиленовый пакет. Когда эта адская лиана подняла его, он дёрнулся лишь единожды. А после замер навсегда. Из гнезда вырвались рои моли, и купол вырос. Мотыльки начали кружить, да так быстро, что снаружи поднялся ураган. Через пару часов разразилась гроза, и только тогда бабочки остановились. Именно так Гвонва заполучил первого смертника, а гвонгвон-макуты - первую партию гвония.
- Оригинальная кончина, - буркнул Бойченко. - А меня двойное затмение в телефонной будке утопило.
- Да, ты рассказывал. Увязшая в песке будка мелькала даже в реверсе.
- Ещё бы, это ведь типа моё подсознание... А дед-мексиканец, значицца, в рай попал?
- Те, кто отдаются Гвонве, перерождаются в персональном измерении. В эдаком коконе своих самых сокровенных желаний: от мира любимого фильма и даже аниме до идеальной реальности - золотой клетки, где эскапизм съедает тебя без остатка, а события складываются наилучшим образом. Мир этот им творит их же подсознание. Убитые богом мотыльков могут изолироваться от остальных паломников, а могут и наведываться к ним, если те не против. Загвоздка лишь одна: дорога в реальность для смертников Гвонвы закрыта навечно.
Бойченко покрутил пальцем у вспотевшего виска:
- Даже не верится, что народ вот так вот просто бросился разбазаривать жизни.
- Почему же?
- Ну, э-э-э... вот так принять всё на