Несмотря на иссякшие силы, на первой неделе августа он хотел встретиться с Микеле Альборето. Их отношения уже не были теми, что раньше, но он все равно испытывал к Микеле привязанность. Он хотел успокоить его, хотя теперь было ясно, что в управлении спортивным отделом были серьезные разногласия, и та небольшая группа, которая осталась верна Энцо Феррари, больше не имела веса.

В воскресенье, 7 августа, болиды Феррари участвовали в Гран-при Венгрии. Энцо впервые не смотрел гонку – он был слишком слаб, чтобы следить за ней. Бергер финишировал четвертым, но телевизор в квартире на площади Гарибальди был выключен. Альборето, который участвовал в своей семидесятой гонке на болиде с изображением жеребца на кузове, стал пилотом с самым большим числом стартов в чемпионатах мира на болиде «Феррари», но его судьба, как и судьба самого Феррари, была давно предрешена.

Слишком слабый, чтобы вставать, Феррари перестал обедать за столом с близкими друзьями, которые никогда не оставляли его. В среду слабость была такой, что он даже не смог разговаривать по телефону с доном Эрио Беллои, священником из Маранелло, который, как и всегда 10 августа, хотел поздравить его с именинами. Звонок принял Дино, который рассказал священнику, что Феррари плохо себя чувствует и лучше дать ему отдохнуть. Его состояние, сказал он, тяжелое, но стабильное.

Несколько часов спустя ситуация ухудшилась. Немедленно вызвали лечащих врачей. Когда они прибыли, все, что они могли сделать, это подтвердить, что теперь время пошло на часы.

Поздним вечером конец, казалось, стал совсем близок. Пьеро позвал дона Галассо Андреоли, капеллана «Феррари». Священник вскоре пришел и совершил последнее помазание. Отношения Феррари с Богом всегда были непростыми, но Энцо никогда не скрывал, что желал обрести ту веру, которой, как он чувствовал, у него не было. И в последние минуты своей жизни, он явно попросил утешения в виде святого таинства.

Ночь он провел то теряя сознание, то возвращаясь в него. Лина сидела рядом с кроватью и держала его за руку. Пьеро и Флориана оставались с ним все это время, как и друзья – Карло Бенци и Серджо Скальетти, – а также Дино Тальядзукки и его жена. В пятницу утром состояние Энцо оставалось стабильным. Врачи не питали иллюзий: хотя он и пережил ночь, они знали, что это была агония. Он мог умереть сегодня, завтра или на следующей неделе. Но этот раз – последний. Следующий сердечный приступ будет смертельным.

Родственники и друзья были рядом с ним всю пятницу и субботу. Дино время от времени увлажнял его губы салфеткой, пропитанной шампанским. В городе было тихо. Площадь Гарибальди, обычно очень оживленная, пустовала. Были выходные в середине августа, и жители Модены, вероятно, уехали на море или нашли облегчение от жары в предгорье. В субботу вечером врачи сообщили Пьеро и Лине, что до следующего восхода солнца Энцо не доживет.

В течение всей ночи лампа на его тумбочке оставалась включенной. Родственники и друзья сменяли друг друга, сидя у него. Вместе с ними были три его врача – Бальдини, Маттьоли и Карано, хотя было ясно, что их присутствие не имело медицинского смысла. Время от времени Энцо что-то бормотал – слова, которые никто из присутствующих не смог понять. Каким-то образом он сказал – или так показалось, – что он хочет отдать Марко Пиччинини свои часы. Его молодой спортивный директор был ему в последние десять лет как третий сын.

Лина держала его руку всю ночь, шепча слова нежности и утешения. Затем произошло неизбежное. В седьмом часу утра в воскресенье, 14 августа, Энцо Феррари умер. Он ушел, держа руку Лины, со спокойным выражением лица, почти с улыбкой. Его долгий и утомительный путь, как он когда-то назвал свою жизнь, подошел к концу.

Карло Бенци принялся за распоряжения.

Сначала он позвонил Альфонсине Ринальди, мэру Модены. Затем – нескольким людям, которых нельзя было не проинформировать. Он позвонил Франко Гоцци и Марко Пиччинини. Затем – Серджо Скальетти, который провел большую часть ночи у постели Феррари, но в минуту его смерти был дома. Пьеро также сообщил о смерти Энцо Антонелле, которая была на море с мужем и маленьким Энцо. Из квартиры на площади Гарибальди было сделано и еще несколько звонков. Большинству же ближайших сотрудников Феррари сообщили о случившемся только после похорон.

В 6 утра понедельника, 15 августа, катафалк и машина сотрудников похоронного бюро въехали в окруженный деревьями двор дома № 11 на площади Гарибальди. Уже рассвело. Вокруг не было ни души. Только одна женщина, стоя у окна в одном из соседних домов заметила какое-то движение, необычное для столь раннего утра, особенно в Феррагосто, но она не догадалась, что было причиной. В спальне тело Энцо Феррари положили в гроб. И, когда гроб был закрыт, Лина положила на него крест, сделанный из белых цветов. Настало время отправляться.

Город был пуст, как может быть пуст город только в Италии в Феррагосто. Дюжина людей, одетых в черное, села в несколько автомобилей, которые последовали за катафалком. Ворота дома закрылись. Муж женщины, которая час назад стояла у окна и поливала цветы, был единственным свидетелем этой сцены. Прекрасно зная, кто живет в соседнем доме, он правильно заключил, что Энцо Феррари умер. Когда процессия проехала мимо него, он перекрестился.

Джорджо Ферри, на протяжении многих лет бывший личным секретарем Энцо Феррари, приехал на кладбище Сан-Катальдо возле церкви Мадонна-дель-Мураццо раньше всех. Он постучал в дверь кладбищенского священника и попросил его пройти с ним в частную капеллу семьи Феррари. Было раннее утро, и отец Пьер Паоло Веронези не понял причину этой спешки. Он подумал, что речь идет о мессе в память о Дино Феррари – он служил такую мессу полтора месяца назад. И поэтому отец Веронези сказал Ферри, кладбище все равно не откроется до восьми утра.

«Нет, нет. Вы не понимаете, – настаивал Ферри. – Кладбище уже открыто». Мэр позвонила лично сторожу в два часа ночи и дала указание открыть ворота в семь утра для проезда похоронного катафалка, который прибудет очень рано. Как они и договорились с Бенци еще на прошлой неделе, мэр не разглашала личность покойного.

Отец Веронези взял то, что требовалось для службы, и последовал за Ферри в восьмиугольную капеллу семьи Феррари. Когда он пришел и увидел гроб, он наконец