Шрифт:
Закладка:
Работа оказалась трудной не только из-за сжатости сроков (всего год), сложности многофигурных композиций и их величины (каждая – в 7 аршин высоты и 5 аршин ширины). И здесь, как и во всей жизни России, сказывалось влияние бюрократии, иногда благотворное, иногда – вредное. Комиссия по построению храма контролировала все этапы работ и предъявляла подчас жесткие требования к живописцам, исходя, по их мнению, не из художественных критериев, а из казенной «нормы благолепия».
Сурикова увлек драматизм бурных споров о вере, где за словом подлинно стояло дело, и еретиков ссылали, а то и убивали; император Константин поддерживал то Афанасия Великого в его борьбе с арианством, а потом взял сторону Ария и сослал самого святителя Афанасия. Однако драматизм драматизмом, а все-таки храм Божий – не художественный салон. Само назначение его состоит в предоставлении человеку возможности для молитвы, сосредоточении его на обращении к Господу, и тут едва ли стоит отвлекать его драматическими сценами. Охваченный едва ли не всеобщим атеистическим поветрием, молодой художник думал иначе, но Комиссия твердо вела свою линию. Разительно отличаются первоначальные эскизы художника и одобренные картоны, с которых велась роспись. Эскизы более ярки, выразительны, характеристики действующих лиц сочны. На картонах все как бы высушено, обесцвечено, смягчено. Художник негодовал. Из-за придирок Комиссии ему не выплачивали деньги. Он переделывал бороды, прически и наряды, иногда потом втайне восстанавливал первоначальную роспись, в общем, старался делать по-своему.
Ранее Суриков достиг немалых успехов в академической живописи. Высокую оценку получила его дипломная картина «Апостол Павел объясняет догматы веры в присутствии царя Агриппы, сестры его Береники и проконсула Феста» и более ранняя – «Пир Валтасара». Царь Валтасар устроил пир, на который приказал принести золотые сосуды из хранилищницы Иерусалимского храма, и на пиру он с гостями славил древних идолов. В разгар веселья на стене дворца возникли слова «мене, текел, фарес» – «исчислено, взвешено, разделено». Призванный пророк Даниил объяснил, что кощунство над святынями и поклонение идолам будут наказаны. В ту же ночь царь был убит, а царство его вскоре распалось. Премию Сурикову за картину дали не случайно, интересны и композиция и цвет, а каков сюжет!
От пророчества на царском пиру – к яростным спорам об Истине, не тем ли жило и русское общество тех лет? Только кажется, что господа живописцы пишут, что им в голову взбредет. Дух времени всегда ощутим в работах больших мастеров.
И уже бродя по Москве после утомительной работы, раздумывал Суриков о будущем. Мечталось ему, как женится, прочно обоснуется в Первопрестольной и начнет большую картину… и он поднимал глаза на кремлевские стены, обходил Беклемешевскую башню, разглядывал Кутафью башню, Покровский собор, живые декорации русской истории…
Последнее посещение Александром Николаевичем храма состоялось 21 ноября 1878 года. Были закончены почти все росписи, сверкавшие свежими красками, и каждую хотелось внимательно разглядывать. Однако заботы не кончились. Оставались еще памятные доски, к которым по его желанию добавили отдельные доски с проектами храма Витберга и Тона. Взволнованный Тон поделился огорчением: Комиссия предложила ограничить обход храма, исключив из него восточную часть. Начало рассказа о войне предполагалось вести не от входа, а от жертвенника, в максимально далеком от входа месте за алтарем, и закончить также в глубине коридора с противоположной южной стороны. Здесь мелочей не было. На вопрос государя об основаниях такого решения было сказано, что эти помещения за алтарем не могут быть доступны всем посещающим храм, и потому там не может быть допущено написание манифестов, планов и прочего.
– Но митрополит покойный Филарет не возражал! – запальчиво выкрикнул Тон.
– Константин Андреевич, – успокаивающе положил ему руку на плечо царь, – полагаю, что вопрос серьезен и здесь мы его не решим. Пусть Синод вынесет свое заключение, выше арбитра нет.
Старый архитектор послушно склонил седую с проплешинкой голову.
Первоначально планировалось завершить все работы в храме к 1880 году. Тем самым освящение храма приурочивалось к 500-летию Куликовской битвы и 25-летию его царствования.
– Ну что, через полтора года устроим праздник? – весело спросил он Адлерберга, садясь в карету.
– Не получается, государь, – неожиданно возразил тот. – Коронация-то произошла в 1856 году, а не 55-м.
– Не беда, – ответил Александр Николаевич. – Освятим в 81-м… если буду жив.
Он не знал, что к тому времени в Петербурге сформировалась централизованная революционная организация. Она невелика, всего 60 человек да полторы сотни сочувствующих, но на ее основе была создана «Земля и воля», которую возглавили уже видные к тому времени революционеры – Марк Натансон, Сергей Кравчинский, Георгий Плеханов, Софья Перовская, Александр Михайлов, Андрей Желябов, Николай Морозов и другие. В конце десятилетия организация неизбежно раскалывается на сторонников террора, изверившихся в иных способах «пришпоривания» истории, и на сторонников постепенной подготовки народа к революции.
Начинается эпоха террора. В террористы шли дети из приличных буржуазных и дворянских семей, румяные барчуки, с откровенным эгоизмом считавшие любые свои мнения единственно верными; шли озлобленные нищетой и убожеством жизни разночинцы; шли немногие искренние фанатики, вознамерившиеся в помрачении души и разума, что позволительно путем малого зла построить счастье.
Создаваемый ими храм зла рос день за днем.
19 апреля 1877 года в Кишиневе великий князь Николай Николаевич давал обед по случаю назначения главнокомандующим Действующей армией. Обед был сугубо мужской, точнее – сугубо военный. За столом сверкали эполеты, погоны, аксельбанты на мундирах без какого бы то ни было вкрапления фраков и сюртуков.
Во главе стола сидел государь, по правую руку от него – брат Николай, по левую – наследник-цесаревич. Все гости сидели по чинам, и сын хозяина, великий князь Николай Николаевич-младший, находился среди своих ровесников.
Государь был чрезвычайно весел, с готовностью улыбался, шутил, довольный тем, что попал в среду мужественного армейского братства. Особенно развеселился он под конец обеда, когда Николай Николаевич попросил у него разрешения скомандовать, чтобы курили. Хотя сам великий князь, в отличие от старшего брата, не курил, но под конец каждого завтрака и обеда громко командовал:
– Вынимай па…
И в этот раз все присутствующие в один голос закончили:
– …трон!
Александр Николаевич этого обычая не знал и от души рассмеялся. Через день он отбыл в Санкт-Петербург через Одессу, Киев и Москву. Везде встречали его толпы народа, воодушевленные неподдельным энтузиазмом. Однако принятое решение, казавшееся ясным и очевидным среди бравых генералов и полковников, в его собственных размышлениях обрастало сомнениями и тревогами.