— Я должен встретиться с принцем, — сказал он, — иначе нельзя отправлять My Лань в деревню. Люди Су Шуня злопамятны.

Только полюбив, он начал ощущать всю глубину жизни, призрачность надежд, недолговечность снов. Только полюбив, он ощутил всю трепетность сердца, всю неустойчивость и бесприютность мира. Испытал дыхание судьбы.

Радостное сознание того, что долгожданное посредничество утверждено обеими сторонами, омрачалось болезнью My Лань. Захваченный водоворотом миротворческих переговоров, обременённый дипломатическими заботами и челночными передвижениями от одного посольства к другому, Николай ни на минуту не забывал о столь необходимой ему встрече с принцем И Цином. Он знал, что он сделает. Он попросит брата богдыхана оградить My Лань от преступных посягательств на её жизнь и свободу со стороны министра налогов господина Су Шуня.

— Муланьюшка, любимая моя, — сказал он ей сегодня утром.

— Крепись, дружочек, не сдавайся хвори… Я сделаю всё, чтобы ты выздоровела; я упрошу принца И Цина приставить к тебе лучших докторов, отвезу тебя к родным...

— Это возможно? — сквозь слёзы улыбнулась My Лань. — Я так соскучилась по ним...

Над её кроватью был прикреплён лист бумаги с нарисованной тушью грациозной цаплей и девушкой на берегу водоёма. Это была одна из лучших акварелей Му Лань.

— Яшмовые Девы — благосклонные богини времени — помогут мне, — говорила она нараспев и сотрясалась от приступов кашля.

Николай плохо знал китайский язык, но странным образом понимал почти всё, что говорит Му Лань. Было видно, что она до глубины души растрогана заботой и вниманием, которыми окружена, и часто повторяла, что её родители и брат станут почитать его как самого родного и близкого в семье.

— А ты? — брал её руки в свои Николай и нежно прижимался к ним щекой. Спрашивал и улыбался.

— Я люблю, — шёпотом отвечала Му Лань и тёрлась носом о его нос. И таким душевным теплом веяло от её взгляда, такой нежностью наполнялось его сердце, что он исступлённо понимал: не жить ему без этих глаз — не быть счастливым.

Глава XIX

Дав китайцам своё согласие переговорить с союзными послами и передать им просьбу богдыхана о смягчении условий перемирия, Игнатьев сразу же попытался доказать лорду Эльджину и барону Гро необходимость взаимных уступок.

— Если вы будете продолжать прежний образ действий, — сказал он обоим, — то пекинское правительство окончательно распадётся.

Возмущение китайского народа и войск достигнет крайних пределов: при вступлении в город последует ожесточённая борьба на улицах, которая станет началом общенародной войны. Тогда уж никому не поздоровится. Придётся думать не о барыше, а о том, как унести ноги. Говорил он с ними так, как говорят с базарными воришками. Увещевал с острасткой.

Оба посла обещали умерить свои требования и не доводить принца И Цина до отчаяния.

— Обещаю, — заявил лорд Эльджин, — отсрочить назначенную на завтра атаку Пекина.

Прощаясь, Игнатьев пригласил послов к себе:

— Мне хочется запомниться вам хлебосольным.

Народ, столпившийся перед столичными воротами, уже ожидал его возвращения, зная по слухам, что русский посланник поехал учить иноземцев уму-разуму.

— Игэна-дашэнь! Игэна-дашэнь! — скандировали они, что есть мочи, и приветственно вздымали руки.

Десятого октября китайцы попросили у него казаков для сопровождения серебра, выплачиваемого союзникам за умерших в плену. Игнатьев выделил двоих — Шарпанова и Стрижеусова.

— Достаточно, — сказал он хорунжему, предложившему усилить конвой ещё двумя казаками. — Дело не в численности, а в представительстве. Китайцы хотят выразить мне благодарность, демонстрируя своё доверие к моей охране.

Казначейские телеги с глубокими корытообразными ящиками, загруженными серебром, тронулись от палаты финансов до кумирни Хуан-сы, где теперь находилась главная квартира союзников.

Видя казаков в столь ответственном конвое, пекинцы окончательно уверились, что русский посланник и маньчжурское правительство действуют заодно, а, следовательно, можно быть спокойными за себя и за свой город. Авторитет Игнатьева упрочился настолько, что корреспондент французской газеты "Монитер" письменно испросил у него разрешение осмотреть столицу Поднебесной. Он разрешил. А почему бы нет? Тем более, что француз везде представлялся русским подданым.

Двенадцатого октября в палате церемоний состоялось подписание трактатов с англичанами. Лорд Эльджин, прибыл в носилках со своей помпезной свитой. Впереди шёл оркестр, нещадно стуча в барабаны. Англичанин теперь во всём подражал Игнатьеву, только с большим размахом. Он письменно отказался требовать аудиенции у богдыхана без исполнения церемониала коленопреклонения.

На другой день, в полдень, были удовлетворены все требования французов. Барон Гро был счастлив. Вокруг него вновь толпились журналисты, и он бойко давал им интервью.

Через три дня состоялись похороны французских парламентёров на кладбище Португальского монастыря. Барон Гро пригласил Игнатьева участвовать в траурном шествии, но Игнатьев вместо себя послал капитана Баллюзена, а сам прибыл на кладбище раньше французского посла, показывая китайцам, что русские и на сей раз, как и на своём кладбище, распоряжаются захоронением умерших христиан. Лорд Эльджин, решивший, что Игнатьева на похоронах вовсе не будет, сказался больным и прислал вместо себя секретаря Олифанта.

Французов это очень оскорбило. Не видя английского посла, они все — от католических священников до генерала Монтобана, включая самого барона Гро, горячо благодарили Игнатьева за оказанную честь их погибшим соотечественникам. Китайцы меж собой стали говорить, что русский Игэна-дашэнь является первостепенным послом в Пекине.

Встретиться с принцем И Цином всё ещё не удавалось.

Глядя на страдания My Лань, Николай понимал, что её надо срочно вывозить из Пекина. Будь у него подписан Айгунский договор и ратифицирован Тяньцзиньский, можно было немедля забрать её с собою в Петербург. Там бы он показал её хорошим докторам, отправил на курорт. К сожалению, состояние My Лань так быстро ухудшалось, что ни о каком длительном путешествии, тем более, через две страны, в осенне-зимнюю пору, нельзя было и думать. Врач духовной миссии так прямо и сказал: «Откажитесь от этой затеи. Дорога угробит больную».

Николаю впервые открылся смысл фразы, оброненной когда-то отцом Гурием: «Бойтесь счастья — оно приносит горе».

Вечером он составил план будущих действий. Предстояло решить три задачи. Во-первых, надо было ускорить отбытие союзных войск и самих послов из Пекина. Во-вторых, добиться переговоров с принцем И Цином. В-третьих, не дать послам до их отъезда из Тяньцзиня в Европу повода для подозрений о ведущихся переговорах с богдыханом.

Утром он отправился к главнокомандующему английскими войсками генералу Хоупу Гранту и убедил его срочно вывозить солдат.

— Зима в этом