Обед прошёл как нельзя лучше. Гости были довольны. Они не переставали удивляться разнообразию и щедрому изобилию блюд. На обеде, кроме лорда Эльджина и его секретаря, присутствовали Фредерик Брюс, главнокомандующий Хоуп Грант, дивизионные генералы и их адъютанты.

Лорд Эльджин и его свита были в чёрных фраках, а военные в парадных мундирах.

После обеда комнаты ярко осветили, в камине развели огонь; это очень обрадовало престарелого Гранта: на улице дул сильный ветер, а он из городского предместья добирался до Русского подворья верхом на коне, в парадном мундире. Вот его и просквозило.

— Ужасно продрог, — прижимался он спиной к нагретому камину и зябко потирал плечи. — Кровь уже не греет.

Пока шёл обед, в покоях отца Гурия шли переговоры с Жуй Чаном. Вопрос касался учреждения русского консульства в Цицинаре и беспрепятственного проезда русских купцов в Пекин. Жуй Чан нахваливал печенье, поглощал одну чашку чая за другой, вытирал со лба обильный пот и всячески юлил. Вопрос о торговле решался с трудом. Зато у конвоя лорда Эльджина и русских казаков, которым Игнатьев отвёл две комнаты для дружеского застолья, шепнув хорунжему, чтоб тот упоил англичан в «дребезги», никаких препятствий к братанию не возникало. На столе дымились горы мяса, риса, отварной картошки. Среди всего этого изобилия дружно стояли по ранжиру, а затем и вразнобой, зелёные бутыли с медовухой, сочинённой по особому сибирскому рецепту: две ложки мёда, желательно чайных, на ведро китайской водки, настоянной на кедровых орешках. Особенностью этого хмельного зелья являлось то, что после третьего стакана англичанин понимал русского, а русский — англичанина.

— Талан у тебя, да про ево никто не зна-а-ат, — поощрительно хлопал по плечу английского капрала Курихин, и тот, воодушевлённый похвалой, начинал в третий раз выговаривать ласкательное слово "молёдьец".

— Все мои сродичи дальше уральских гор не хаживали, — тыкал себя пальцем в грудь Савельев и заглядывал в глаза такому же, как и он сам, рыжеволосому англичанину в красном мундире. — А я, вишь, до Пекина докачнулся. — Англичанин кивал головой и говорил, что, дескать, кар-р-рашо, душевно, стало быть, сидим, и опрометчиво щёлкал себя по горлу: Савельев тотчас наливал по «полной». Казаки так усердно потчевали своих «товаришшов», что те едва стояли на ногах. Английский майор, начальник посольского конвоя, с которым хорунжий Чурилин обменялся саблями, предусмотрительно обезоружил своих подгулявших гвардейцев, опасаясь, что те откроют в городе ненужную стрельбу по ночным звёздам.

— Фальшверк! — вопили англичане и делали вид, что целятся в небо.

— А то ж, — благодушно соглашались казаки и запевали песню. Родную.

Старинную.

Курихин пояснял капралу: — Каша для брюха, а песня для слуха.

— Мольёдец, — вис у него на плече старый вояка и плакал от счастья, легко подбирая слова. — Твою мать!

Двадцать четвёртого октября английские войска покинули окрестности Пекина. На радостях китайцы дали залп из городских пушек, обыватели плясали.

Через четыре дня, солнечным утром, столицу Поднебесной покинул лорд Эльджин. Барон Гро сел в карету после полудня. Оба посланника неохотно расстались с Игнатьевым. Несмотря на то, что они не стали близкими друзьями в силу известных обстоятельств, на прощание всё же сошлись. Обнялись.

Глава XX

Двадцать девятого октября русское подворье было взято в плотное кольцо сюньфаней — столичных жандармов: ожидался приезд регента Китая принца И Цина к Игнатьеву. По пути следования брата богдыхана от Хуангэна — императорского города — до ворот подворья выстроились восьмизнамённые войска. Головные уборы маньчжурских офицеров были украшены перьями фазанов и павлинов. Все дашэни китайского правительства, все высшие сановники с утра были на ногах. Больше всех суетился и кричал на подчинённых президент Палаты внешних сношений, щуплый старик с кустистыми бровями и необычайно громким голосом.

— Красную тушь не забудьте! — орал он на бесчисленных секретарей и грозился облить их почётные жёлтые куртки дерьмом. Принц И Цин, как и его брат богдыхан, любил "красную кисть" — писал свои резолюции алой тушью.

В дворцовой канцелярии, через которую проходили все доклады императору, толпились миньжэни — чиновники без службы, готовые за плошку риса переписать горы бумаг. В животах у них бурчало, а в глазах стоял голодный блеск. Штатные писари демонстративно плевали им под ноги: ходят тут всякие.

Чиновники, чьи головные уборы украшали дешёвые рубиновые шарики, держали себя так, словно каждого из них произвели в ранг министра, а придворные портные шьют им новые одежды.

Два дня назад обсуждая будущую встречу с принцем, Жуй Чан сказал Игнатьеву, что брат богдыхана готов поставить подпись под Айгунским договором, правда, предстоит ещё отшлифовать текст и уточнить его некоторые статьи.

— В таком случае, — обиженно произнёс Николай, — прошу передать его высочеству, что я не намерен ещё что-либо обсуждать. Я понял, что английские и французские орудия звучат куда убедительнее, нежели мой голос. Я отвёл войска союзников от Пекина, но я же могу их и вернуть.

Жуй Чан тут же пошёл на попятную.

— Вы не дослушали меня. Принц И Цин заверил, что вы вольны отстаивать любую фразу и любую статью ратификационных актов.

— Я буду отстаивать любую запятую, — предупредил Игнатьев. — Ничто так не ранит, как несправедливость.

И вот сегодня принц И Цин должен был впервые нанести ему визит. Все сотрудники посольства облачились в строгие костюмы, офицеры и казаки конвоя замерли в почётном карауле. Музыканты готовились грянуть торжественный марш.

Сам Игнатьев в парадной генеральской форме, сверкая золотом эполет, в белых лайковых перчатках и новёхонькой фуражке придерживал левой рукой саблю и ждал прибытия принца на крыльце подворья. Рядом с ним, бок о бок, стоял отец Гурий. На куполах церкви горел осенний свет.

Ожидание несколько затянулось, но вот, наконец, к воротам Русского подворья подошёл отряд императорских егерей — лучших стрелков Под-небесной, входящих в так называемый "тигровый заслон" Цинов. Вооружённые до зубов телохранители расступились, запели трубы оркестра, и на ковровую дорожку ступил регент Китая принц И Цин. Под звуки боевых рожков и барабанов, под аккомпанемент цимбал и гонгов, под приветственные возгласы толпы Игнатьев пошёл ему навстречу. Он с юности отлично знал придворный этикет, не раз присутствовал на императорских приёмах и мог легко сойти за великого князя, а то и за самого наследника престола. Рослый, статный, с мощным разворотом в плечах, с