- Ну как, поговорил?

- Поговорил, — кивнул Горянников, — он очень помог, так что пусть воевать идет. А после таких приключений, злее бить врага будет. Ты вот что, Витя — если столкнешься с информацией как у Лапина, пусть даже на уровне слухов, то фиксируй и сообщай по нашей линии сразу. На имя товарища Андрея…

В дверь настойчиво постучали. Заглянул ординарец.

- Товарищ капитан, срочное донесение из энской.

И протянул лист. Котов взял его и вчитался.

- Хм, Сумароков еще в полк не вернулся, а его орлы еще двоих диверсантов отловили. Только непонятно — тут и про заминированный мешок с секретными документами, и про одного засланного диверсанта… — Котов глянул на подпись, — политрук Мануилов. Вот ведь затычка! Делов тонна, а толку грамм. Надо поторопить Сумарокова, пусть едет разбираться.

- И я с ним, — решил Горянников.

* * *

Прогорланил петух. Протяжный призыв был по-прежнему одинок. Но хохлатого одиночество не смущало и грохот далекой канонады тоже — продолжал горланить. Уже достаточно рассвело. Стало прохладнее. Спать бы и спать, ведь ночка выдалась беспокойная. На фоне канонадного гула, перед самым рассветом, вдруг вспыхнул нешуточный бой. Переполох случился знатный, если по испуганным крикам и злым окрикам судить.

Бесхребетный, вскочив, настороженно прислушался — интенсивно стреляли где-то в районе болотца. Скверно, если немцы решили идти в наступление.

Семен подпрыгнул, зацепился за стропила и подтянулся. Толком ничего не разглядел, но понял — в основном бой разгорелся там, где он с Мишей нейтралку переходил. Винтовочная скороговорка перекрывалась пулеметным грохотанием. Причем палили с обеих сторон — меж гулких ду-ду-ду «Максимов», слышались отзвуки множественных очередей немецких MG. Это «веселье» сопровождалось осветительными ракетами.

Семен кликнул охранника — без толку, не отозвался. Толкнул дверь — та не шелохнулась — чем-то хорошо приперли, если только со всей дури выбьешь. Сомнительно, что боец спит, при такой заварушке. Скорей всего отошел, узнать — что там случилось. Или с испугу сбёг от греха. Личный состав тут явно с дисциплиной и уставами не в ладах.

Бой длился недолго — с полчаса. Потом стрельба стихла, но еще час была беготня, и слышались приглушенные разговоры. Вернулся охранник. На вопрос Бесхребетного ответил — не твое дело, мол. Потом в округе затихло.

Семен, прикинув расклад, пришел к выводу, что это алаверды от немцев. Наверняка предприняли вылазку за языком к нашему передку и были обнаружены. Не зря, ох не зря они с Мишей кулаками помахали на позиции.

Устроившись на нарах, попытался заснуть, а что еще делать? Сон пока не шел. Вспоминал явление местного политрука. Вот ведь зараза, как мир тесен. Этот Мануилов много кому крови подпортил на почве борьбы с «вредителями и врагами трудового народа». За косой взгляд, за резкое слово, а кого за прошлое, что быльем поросло, да не забылось. Политруку плевать на изувеченные судьбы, он же пламенный борец за дело революции…

Мануилов заявился к вечеру — злой, даже бешенный. Глаза красные, слюна брызжет. «Предатель, подлец, сволочь…» — проклятия перемешанные матом так и сыпались на Бесхребетного. Явившиеся вместе с политруком командир батальона и ротный, недоуменно переглядывались. В какой-то момент, вышедший из себя политрук, выхватил револьвер и выстрелил в Семена. Пуля впилась в стропилину только благодаря ротному, что подбил руку. После чего командиры хоть и с трудом, но уняли политрука, и куда-то увели. Не прошло и пяти минут, вернулся ротный и распорядился увести Горохова в другое место. Мол, чтобы не сговорились…

Семен долго не мог уснуть. Размышлял. О том, как он пробирался по немецким тылам, как врагов уничтожал, как Михаила встретил. Как нейтралку переходили. Везло им обоим невероятно, пока своих не встретили. И сразу все наперекосяк. А еще когда-то удивлялся — откуда столько дураков в армии? Надо же — рассадить, чтобы не сговорились! А Мануилов? Ведь это он приходил и разглядывал обоих сквозь доски наката. И через шесть часов взбесился? С чего? А командир батальона его послушал…

Эх, сработает ли словечко заветное? У Миши, вон, что-то весомое в тетрадке имеется, недаром заминировал. А у него только слово и шоколад с химической дрянью. Не факт, что поверят…

Вспомнилось, как этот шоколад он добыл. К вечеру того дня, когда он ушел от селения и прирезал двоих немцев, Семен долго сидел на обочине в кустах, наблюдая за немецкой танковой колонной, что пылила по грунтовке. Перед танками прошли грузовики с прицепленными орудиями и несколько бронетранспортеров с пехотой. Разрыв меж колоннами был невелик, и Бесхребетный не рискнул сделать рывок. Затем прошелся вдоль обочины и понял — искать место, где можно перескочить эту дорогу бессмысленно. Пришлось ждать, пока пройдет техника.

Вдруг один из танков взревел мотором, несколько раз дернулся, будто спотыкаясь и, выбросив вверх облачко черного выхлопа, заглох посреди дороги. Сидевший на башне танкист сунулся в люк, но сразу вернулся. На пыльном лице немца Семен заметил досаду. Бесхребетного тоже злоба взяла — надо же танку встать именно тут. Придется все-таки другое место для перехода искать.

Пара танков, что ехала следом вовремя сманеврировала, объехав сломавшегося по обочине.

Последний остановился и торчащий из люка танкист перекинулся парой фраз с командиром. Тот помотал головой, что-то ответил и махнул рукой. Танк взревел мотором и тронулся, оставив экипаж самим разбираться с проблемой. Танковая колонна удалилась, а танкисты, тем временем высыпали наружу и теперь сгрудились у моторного отделения. По сторонам не глядели, что-то пытаясь сделать. Одна забота — что там с двигателем?

Семен повертел головой, осматриваясь. С запада пока ничего не видать — пыль столбом. А если отойти и рискнуть? Заметят или нет? Или перестрелять этих беспечных немцев? Может, провизией повезет разжиться…

Так вроде это троечка, и в экипаже пятеро. Командир с гарнитурой на башне сидит, четверо на корпусе ковыряются, снимают что-то. Или фильтра забило, или карбюраторы засорились. Вон какую пылищу подняли.

Тут командир что-то сказал, трое спрыгнули на дорогу и направились к лесу. В след командир что-то прокричал, показывая руками что-то большое. Семен расслышал ответное «яволь» и начал отползать к сосенкам. Оружия у немцев он не заметил, лишь один в руках топорик держал. Слеги вырубить хотят? — предположил он. Разместившись за двумя сросшимися стволами соснами, Семен достал два трофейных клинка и сунул в голенища. Ранец с вещами пока в сторону, чтоб не мешался. Приготовил карабин, жалея, что пистолетов не затрофеил.

В лес зашли только двое. Третий остановился у кустиков, распатронил комбинезон и принялся отливать. Остальные осмотрелись, пощупали сосенку, посовещались, решили — толстовата, подошли к осине в руку толщиной, довольно кивнули, и тот, что с топором принялся рубить ствол под корневище. Через три взмаха осинка с противным скрипом стала заваливаться к дороге.

— Шайзе! — выкрикнул третий танкист, отскакивая. — Вилли, ты идиот! Снаряды бы так подавал, как деревья рубишь.

— Сам бы и рубил, — ответил второй танкист.

— Мне нельзя. Я наводчик, натура тонкая. Мне по русским еще стрелять. Лучше топор Ковальски отдай.

— Не-не, — замотал головой другой танкист, — я повелитель радиоволн, мой инструмент — отвертка. И из меня дровосек, как из тебя радист. Пусть Вилли дерево рубит, ему полезно. Какая разница что подкидывать, снаряды или бревна?

Наблюдая за немцами из-за стволов, Семен прислушивался к разговорам и жалел, что ни черта не понимает. Немцы посмеивались, тыкая друг друга пальцами, явно споря в шутку. А Бесхребетный злился — подобраться не выйдет. Надо уходить. И тут один из танкистов, отсчитав шагами три метра, в несколько взмахов перерубил ствол осины. Затем, он поднял трехметровое бревнышко, и положил его на плечо, а остальные, шутя над ним, принялись оттаскивать крону. Это шанс, понял Семен — немцы сгрудились, встав спиной к чаще, а там орешник.

Сжав зубы, он скользнул к кустам. Не успели немцы оттащить мешающую осиновую крону, как позади возник русский с клинками в обеих руках…

Два быстрых движения и прыжок к третьему. У немца округлились глаза, он отшатнулся и клинок прошел выше, располосовав щеку. Но немец закричать не успел — оба «Золингена» поочередно вошли в тело. Один в шею, второй в правый бок. Танкист выронил бревно и громко захрипел, валясь на землю. В глазах ужас, руки пытаются закрыть рану