Шрифт:
Закладка:
Забрать парня проще с фасадной стороны, но там немцев полно. Вон, корма танка виднеется, и немцы с двигателем возятся. И еще грузовик какой-то. Незаметно не проникнуть, так что не вариант.
- Тащ капитан, — прошептал Красин, — вон продух, может услышит дед и посоветует чего?
Действительно, в каменном цоколе имелись продухи. Если дед там, то подскажет — где этот чертов люк. Единственно что непонятно — если перед госпиталем немцев много, то почему вокруг корпусов никого. Или пока не успели свой орднунг сюда завести? Рискнем…
- Карасев, Тамарин, давайте, мухой.
Два бойца метнулись к углу. Прижались спиной к цоколю. Затем один сцепил руки в замок и подтолкнул товарища к окну. Тот на мгновение застыл под окном, быстро заглянул, и так же быстро скользнул внутрь. Выглянул, подал знак — все тихо. Еще два бойца метнулись к корпусу. Следом перебежал Лукин. Двое остались прикрывать.
Продух пядь на пядь размером был закрыт затычкой. Вынув ее, Лукин заглянул внутрь. Темно.
- Иван Андреевич? — тихо позвал капитан.
Тишина. Капитан еще раз позвал старика.
- Х-хто тут… — выдохнули из продуха.
- Свои, Иван Андреевич. Привет от Машутки-малютки…
Через минуту люк освободили от крупного мусора, перемещая его в стороны и стараясь не задевать стеклянные осколки. Внутри тоже пришлось повозиться с наваленным хламом. Перетащить через люк носилки с раненым не вышло, а привязывать его времени не было. Пришлось паре бойцов спуститься и вытаскивать раненого на руках. Следом передали носилки. Но укладывать сразу не стали, еще как-то через окно спустить надо. Носилки передали вниз и собрались передать раненого. Тем временем с цоколя пытался вылезти старик. Ему помогал боец, подталкивая снизу, сверху тянул другой. Грузное тело и негнущаяся нога очень мешала. Стоял громкий шорох и пыхтение. Один из бойцов, и сам Лукин, что вели наблюдение за немцами, шикали, но тише не выходило — слишком много мусора и стеклянного крошева.
Только удалось вытолкнуть старика, как оба наблюдающих тревожно зашептали:
— Внимание! Тихо!
Один из немцев, спрыгнув с крыла грузовика, где он копался в двигателе, направился к крыльцу.
— Michel, — сказали ему вслед, — nimm mehr lumpen.
Бойцам с раненым на руках пришлось отойти от окна и прижаться к стене у двери. Боец со стариком нырнули в кладовку. Другому бойцу пришлось скрыться за дверью кабинета напротив. Лукин метнулся в палату и, сдернув с койки смятую простыню, скомкал и бросил в проход. После чего встал за дверной косяк кладовки.
Немец вошел в здание.
— Oh, lappen!
Зазвенели стеклянные осколки. Немец явно поднял простыню и стоял её рассматривая.
— Schmutzige…
Лукин скрипнул зубами. И чего ему не нравится? Тряпка как тряпка, и вовсе не грязная. Мятая, это да, и её хватит, чтобы оттереть руки всему отделению. Немец двинулся по коридору и, судя по шагам, направился аккурат в ту палату, где укрылась пара с раненым. Капитан следил за врагом через дверную щель — вот он, еще шаг и он увидит ребят с раненым. Лукин метнулся к немцу, зажал ему рот, подбив под колени, осадил на пол. Выглянувший из палаты боец всадил в грудь нож. Немец затрясся, не желая умирать, заелозил ногами. Начал биться. Еще несколько ударов ножом и капитан, тихо матерясь, опустил тело на пол.
— Michel⁈ — Снаружи эта возня явно была услышана, и немцы насторожились. — Michel!
Несколько солдат с карабинами наперевес двинулись к зданию. Немец на мотоцикле направил пулемет на окна.
— Быстрее! — выдохнул Лукин.
Время поджимало, раненого спустили, не особо осторожничая, сразу на носилки уложив. Спрыгнули бойцы, подхватили носилки и бегом. Дед медлил, смотря на удаляющихся ребят.
— Иван Андреевич, спускайтесь.
Лукин уже перелез, и сдвинулся, чтобы помочь старику.
— Не уйти мне, — покачал головой тот. — Не бегун я. А к германцам еще с империалистической большой должок имелся, теперяче и подавно. Вы уходите, и это… дай.
Уже у перелезшего бойца, дед попытался вынуть из подсумка гранату. Лукин взглянул Яснопольскому в глаза и понял — не переубедить.
— Отдай, Клим.
— Французская ишшо, ладноть! — хмыкнул старик, получив гранату. — Это… идите, мужики, и не поминайте лихом!
Иван Андреевич развернулся и зашагал к выходу, с трудом перебрасывая негнущуюся ногу. Уже у выхода вытащил кольцо, прижал руку с лимонкой к сердцу, прикрыв полой пиджака.
— Хальт! — выкрикнул немец, встречая выходящего старика.
Яснопольский дышал тяжело. Шагать было трудно, зная — что впереди, но иначе он не мог. Перекидывая искалеченную ногу на ступень ниже, отпустил предохранительную скобу, негромко хлопнул капсуль. Немцы не насторожились. Потекли последние секунды. Иван Андреевич остановился, спустившись с крыльца. Посмотрел на Евдокию Михайловну — тело так и лежало у кустов.
— Уже скоро, Дуняша… — и на душе стало спокойно и легко.
Мотоциклист тронул свой цундапп, намереваясь объехать корпус госпиталя. Остальные немцы настороженно приближались. Это хорошо.
— Wer bist du? — спросил немец, направив в грудь карабин.
— Смерть ваша! — ответил дед торжествующе. — Гореть вам в аду!..
Лукин успел миновать выкошенный луг. До кустов остались какие-то метры, как боец прикрывающий отход дал очередь за корпус. Взревел двигатель, из-за угла вылетел цундапп и воткнулся в акацию. Одновременно за зданием грохнуло, а потом немцы заголосили. Это, прибавил прыти. Не дураки, сразу поймут и преследование начнут.
— Ходу! Ходу!..
Очередь и разрыв насторожили. Следом послышались выстрелы маузеров.
— Эх, тихо не вышло, — посетовал Дюжий, досадливо стукнув по колену. И тут же зубами от боли скрипнул. — Вот что, Маша, жди тут ребят, а я вон туда. Прикрыть ваш отход надо.
— А… — начала было Кузнецова, но сержант её перебил:
— Надо, Маша, надо!
И прихрамывая, полез на откос, где росла разлапистая ветла с толстым стволом.
Лукин и Карасев сбежали в лощину последними.
— Красин, Тамарин, — сказал капитан, — смените ребят на носилках. Где Дюжий?
— Позицию занял, вон у ивы.
Лукин посмотрел вверх и увидел Дюжего. Лицо серьезное. Сержант кивнул. Лукин, помедлив, тоже.
— Уходите, товарищ капитан госбезопасности, — сказал Карасев. — Мы прикроем.
— Хорошо, — кивнул Лукин. — Красин, Тамарин, Кузнецова, вниз по оврагу марш! — потом он посмотрел на сержантов. — Вы это, мужики, оттяните немцев вверх по оврагу, и уходите. На северо-западе, у излучины реки мы вас будем ждать до утра.
Сказал и быстро догнал носильщиков. Через минуту за спиной разгорелся бой. Несколько взрывов, короткие, но злые очереди, перестук карабинов, вновь взрывы…
В груди болело. Понимали мужики на что шли. Но у излучины они будут их ждать. И надеяться…
Глава 6
Костер давно прогорел. Угли еле тлеют. Небо посветлело, но в чаще еще темно. Серые контура деревьев вокруг и тела спящих бойцов. Устали ребята, сопят, похрапывают.
Глаза слипаются, но спать… нельзя спать — опять приснится…
Чичерин дотянулся до котелка, вода еще оставалась, теплая, но немного взбодрила. И вновь мысли о Витьке. Нет, лучше не вспоминать. Но такое захочешь, не забудешь. Страшная смерть…
Если бы не сержант, так и сидел бы в немом отупении, глядя, как немецкий танк двигается к мосту, размазывая гусеницами мертвых коров и людей…
А друга не видно. Слишком много навалило тел меж мостовых перил. Смог ли он добраться до обрыва и замкнуть цепь? И вдруг он видит Витьку. Он что-то говорит. Нет, ничего не слышно далеко, и нельзя в канонаде боя ничего услышать. Можно только видеть. Можно ли увидеть крик? А вот можно!
«Взрывай Юрка! Взрывай!»
Танк дополз уже до середины моста.
— Взрыва-ай! — отдалось в голове многоголосьем.
— Йы-ы-ы! — взвыли рядом. Тело пробило ужасным холодом. Стало до жути страшно.
Что-то сержант орал, дергая машинку к себе, но оглушенный лейтенант резко повернул ключ и навалился на ПМ-2[8], вдавливая её в песок.
Земля вздрогнула, и пришел оглушающий рев, после исчезли все звуки…
Невольный стон. Встрепенулся сержант. Осмотрелся, сонно моргая, уставился на Чичерина.
— Не спите, товарищ лейтенант?
— Да вот… — пожал плечами Чичерин. Получилось виновато и как-то по-детски.
Степаненко сел, потер лицо, затем глотнул воды из котелка.
— Этим нужно переболеть, и желательно быстро, — жестко сказал сержант. — На войне
