Больц расчетливо нацепил личину недалекого, испитого оборванца. Этот облик легко объяснял и неправильную речь и грубые ошибки в местах и времени. Мозги пропил - какой с пропойцы спрос.

- Рассказывай, - раздраженно велел капитан и откинулся на спинку массивного деревянного стула, на котором восседал посреди палубы, как на троне.

Больц несколько раз быстро и меленько поклонился, копирую манеру, которую видел в зрительную трубу.

- Посреди ночи разбудил нас Аким-ага, испуганный был, трясется весь, бледный. Говорит, приснилась ему женщина, в которой он узнал свою матушку. И сказал ему матушка, что пришло ему время покаяться, ибо преступлениями своими навлек он на себя немилость богов. И Аким-ага покаялся, рассказал, как утаивал деньги при расчете, сам принес монеты, и причитающееся нам раздал. Утром пошел на утреннее омовение, да на берегу и упал замертво. А без него тут все порушится. Не управиться никому из нас с хозяйством и степняки ни с кем из нас разговаривать не будут. Поэтому, Тофик-джан, возьми нас пассажирами до Дерзкого... Четверо нас осталось.

- По серебряному дирхему с человека!

- Да вы, капитан, никак нас в отдельные каюты поселить хотите?!

Торговались долго, увлеченно, до медной полушки.

Торг на Юге – дело серьезное. Соглашаешься на цену сразу – либо ты человек несерьезный, либо сам обжулить хочешь. Поэтому торгуются истово, до хрипоты. И то – в конце торга цена за проезд с четырех серебряных дирхемов снизилась до двух дирхемов и медного рейна за четверых. Но при условии, что оборванцы не будут своим видом оскорблять взора благородных купцов и общей палубы, и найдут себе места в трюме, рядом с рабами.

По этому поводу Больц торговался особенно яростно, помня рассказы своего учителя о том, что на Юге последний нищий лучше останется голодным, чем сядет ужинать на одну скамью с рабами...

И когда ему «пришлось» уступить, на лице изобразил самое искреннее огорчение.

***

- Так ты, Тофик-джан, хочешь сказать, что привез эту чуму в Дерзкий? - аж приподнялся над столом Безос.

- Я привез пассажиров в Дерзкий, Безос-ага, и все они были здоровы! А задним умом все мы крепки, да только кто мне это поставит в вину? По каким понятиям?!

***

На самом деле Больц был рад, что не придется присутствовать на палубе. Палуба шняги была заставлена тесными и низкими рабскими клетками.

Сейчас клетки пустовали, но у сходен уже разгружался караван. Отбывающие в Дерзкий купцы ожидали, когда их собратья по торговому промыслу выгрузятся, чтобы начать грузить живой товар.

Прибывших из Дерзкого было немного.

Надвигался сезон зимних штормов на море и песчаных бурь в Степи. Вот-вот закроются снегами горные перевалы, и Озерная ярмарка – основной рабский торг у Пупа Степи – уже закрыта. В большинстве своем прибывшие купцы намеревались пройти через Степь до Ярмарочного плоскогорья, осесть на зиму в Империи и там спокойно расторговаться. А возвращаться уже по весне, когда Озерный торг наполнится свеженаловленным живым товаром.

На зимний торг в Империю везли исключительно предметы роскоши – тонкие и златотканые материи, шелка из паутины гигантских пауков, живущих на границах обитаемых земель, кружево, тончайшей работы изделия художественного стекла, южные жемчуга и экзотические самоцветы.

Все это товар легкий и компактный, но требующий внимания и бережного отношения. Поэтому разгружались купцы «своими силами» - прислугой и приказчиками, не привлекая «акимову шайку».

Но выгрузка шла споро, и совсем скоро по сходням потянется на борт вереница полуголых полонянок, чтобы плотно заполнить рабские клетки.

Ночи в Степи и на побережье становились студеными и рабыням «от щедрот» выдавалось по куску грубой ткани с дыркой для головы посередине, да тонкому пояску, который при всем желании нельзя было использовать как удавку. Подобной «одеяние» прикрывало бедра лишь у самых низкорослых рабынь, но тепло, тем не менее, сохраняло.

Детям выдавали по два куска ткани – один, потоньше, можно был связать углами на талии, как рубаху, другой, грубее, накидывался сверху как пончо, до колен.

Никто не думает об удобстве рабов. Но и выморозить товар глупо...

Такая, с позволения сказать, одежда ничего не скрывала и притягивала глаза разведчиков надежнее, чем полная нагота.

Разведчикам, после полугода вынужденного воздержания, соседство с полуголыми девицами вряд ли доставило бы удовольствие.

Даже сейчас, проходя мимо разгружающихся повозок, Больц своим острым нюхом чуял густой женский запах. В этом было какое-то безумие, но знаменитое в Пограничной Страже изощренное чутье егеря говорило ему, что большинство скованных, угоняемых на чужбину женщин, сейчас не умирали от страха и неизвестности, а обильно текли, как в предвкушении страстного желанного свидания.

Запах страха шел только от детей.

Нет уж, чем сидеть рядом с ними на палубе, лучше в душном трюме с потными мужиками. Хотя бы голову от похоти не снесет.

А Больц сейчас не был уверен и в себе самом...

***

Ватагу Акима взяли среди ночи в ножи удивительно легко. Никто не сторожил и не берегся, здесь, у Волчьих Клыков.

Брали аккуратно, с расчетом на то, что одежда понадобится, старались не попачкать кровью. И в душе даже ничего не шелохнулось. Курицу - и то было бы жальче.

Они солдаты на вражеской территории и этим все сказано...

Да и что там могло шевельнуться после того, как мимо разведчиков прошло столько караванов с имперскими рабами.

Единственную трудность представлял сам Аким – его надо было разговорить, но так, чтобы он своими воплями не разбудил стражу в Клыках.

Но и с этим справились. Этому егерей не учили, но отец кое-что рассказывал. Да и старшина тоже знал некоторые интересные подходы.

Рассказал Аким о том, где припрятана кубышка. И о ценах, по которым торгуется с капитанами. И то, что знал о некоторых капитанах...

У Больца было много вопросов. Не зря он пролежал под кучей плавника у задней стенки хибары почти сутки.

Душевная получилась беседа, до самого рассвета.

А поутру у причальной стенки ошвартовалась шняга Тофика...

***

И уже вечером того же дня четверка разведчиков, одета в отрепье Акимовых работников, шла по пропахшим дегтем и рыбой припортовым улочкам Дерзкого в поисках самого дешевого ночлега.

Палаши и кольчуги были замотаны в грязные тряпки,