Шрифт:
Закладка:
Андрей Туполев
На ильюшинской машине ЦКБ-26 лётчик-испытатель Владимир Коккинаки поставил 17 июля 1936 года первый советский авиационный рекорд, официально зарегистрированный Международной авиационной федерацией. Это был рекорд высоты на сухопутном самолёте с коммерческой нагрузкой в 500 кг. Предыдущее достижение француза Синьерина Коккинаки перекрыл на 1173 м, поднявшись на высоту 11458 м. И это было уже время больших достижений советской авиации. А лётчиков в то время гордо называли «сталинскими соколами» и награждали их высшими орденами страны.
Великий АНТ
Андрей Туполев — любимый ученик главного теоретика русской авиации Николая Жуковского — всю жизнь мечтал создавать самые надёжные машины, которые могли бы преодолевать наиболее дальние расстояния — пересекая весь Советский Союз, пробивая путь в Америку. 21 октября 1923 года состоялся первый полет самого первого самолёта авиаконструктора Андрея Туполева. Тогда он пытался использовать одновременно и металл, и древесину. С огромным трудом добыл материал для опытного экземпляра, но всё-таки создал его.
Ну, а первый цельнометаллический самолёт, созданный в СССР поднялся в воздух в мае 1924 года. Представьте — через два года после Гражданской войны, когда в стране ещё не преодолели голод… Он назывался АНТ-2. То есть — Андрей Николаевич Туполев. После этого он каждый год удивлял мир новинками. В 1925 году появился самолёт-разведчик АНТ-3, вслед за ним — бомбардировщик АНТ-4, а в 1929 году первый пассажирский лайнер АНТ-9, которым восхищались видавшие виды иностранцы. Туполев создал более 100 самолётов, дожил до сверхзвуковых пассажирских лайнеров, создал лучшие бомбардировщики Великой Отечественной.
С такими конструкторами и инженерами, которых они собрали, наша страна стала лидером в самолётостроении. Но каким трудным и долгим был этот путь!
Николай Марр и тайная история языка
Николай Яковлевич Марр — личность настолько яркая, что невозможно определить, гений он или авантюрист. Или всё вместе. Он громко заявил о себе как археолог, историк и лингвист ещё в молодые годы, а революционная волна высоко вознесла учёного, который не сомневался, что создал новую, небывалую науку. Маркс в экономике, а Марр — в языкознании. Такое уравнение студенты 1920 − 40‐х годов не считали преувеличением.
Гимназист из Кутаиси
Он родился в семье шотландца и грузинки, в древнейшем городе Закавказья — Кутаиси. Его отец основал Кутаисский ботанический сад. Сам Николай с детства говорил на нескольких языках (первым был грузинский). Они давались ему с удивительной лёгкостью. Ученики утверждали, что в расцвете лет Марр говорил на 70‐ти языках! А гимназистом он с друзьями мечтал когда-нибудь освободить Грузию от русского царя.
Кавказский археолог
Но бунтарём он не стал. Переехал в столицу, поступил на Восточный факультет Петербургского университета, отлично учился — и быстро заработал репутацию яркого, но необузданного дарования. Марр не стал кабинетным учёным, стремился к настоящим открытиям — и потому возглавил экспедиции, которые работали на месте древних поселений в Армении и Грузии. Сенсацией стали раскопки средневекового армянского города Ани, о которых Марр написал несколько статей, получивших огромный резонанс. Археологи упрекали его в неаккуратной работе с артефактами, в поспешных выводах по любому поводу, зато Марр был энергичен и талантлив как исследователь и педагог. Он создал в Закавказье школу востоковедения, из которой вышла целая плеяда знаменитых учёных — таких как будущий директор Эрмитажа Иосиф Орбели.
Академик-коммунист
В 1917 году академику Марру было 55 лет. Он не был связан с революционным движением и до прихода к власти большевиков не считался марксистом. Но Марр увидел колоссальную перспективу в идее мировой революции. Страна училась жить по-новому — значит, и наука требовалась новая, а не «буржуазная». Он стал готовить бунт против официального языкознания. В 1930 году Николай Яковлевич — первым из академиков с дореволюционным стажем — вступил в Коммунистическую партию. Марр дружил с другими великими новаторами ранней советской эпохи — кинорежиссером Сергеем Эйзенштейном и психологом Львом Выготским. Правда, некоторые исследователи считают, что к тому времени Марр страдал от сильного нервного расстройства. Именно этим объясняют темные места в его теоретических работах. Но все прорехи Марр компенсировал напором, самоуверенностью, амбициями и категоричными утверждениями, что только новое учение о языке соответствует идеологии государства рабочих и крестьян. Ведь он ловко приспособил свою теорию к марксизму.
Новое учение о языке
Марр полностью отрицал традиционное языкознание. Например, он считал, что никакой индоевропейской языковой семьи не существует. Языки возникают и развиваются по социальным законам, которые открыл Маркс. Марр провозглашал: базис нашей жизни — это экономика, производственные отношения. А язык — надстройка, которая зависит от базиса. И все народы проходят через одинаковые стадии развития способов общения. Сначала — язык жестов, потом — трудовые выкрики, которые предшествуют появлению развитой речи. Это тоже соответствовало положению марксистов о том, что труд превратил человека в разумное существо. Потом — время многоязычия и наконец — постепенное движение к единому языку, как к коммунизму. Он писал: «Не существует национального, общенационального языка, а есть классовый язык. И языки одного и того же класса различных стран выявляют больше типологического сродства друг с другом, чем языки различных классов одной и той же страны, одной и той же нации». То есть если при коммунизме не будет классовых различий, то не должно быть и языковых. Все будут понимать друг друга, общаясь на одном — великом и богатейшем — новом языке. Это звучало эффектно и совпадало с веяниями бурного времени. Многим в то время был известен лозунг: «Будущее — за нами и за новой теорией языка!»
Николай Марр
Язык угнетенного плебса
Теорию Марра ещё называли «яфетической», по имени одного из сыновей прародителя Ноя — Иафета. Правда, в разные годы академик придавал этому понятию разные смыслы. Но в конце концов стал называть «яфетическим» любой язык угнетенного трудового большинства. Например, по его гипотезе, в Древнем Риме знатные патриции говорили на латинском языке, а плебеи — на некоем яфетическом наречии. И так повсюду. После революции яфетическое начало должно победить. Конечно, в
