чернику, грибы, сушеную рыбу, а зимой даже ванильное мороженое. На этих остановках, длительность которых непредсказуема, умилительно наблюдать за молодежью, спускающейся на перрон в шлепанцах и трусах, чтобы покурить на твердой земле. В таком путешествии лучше устроиться поудобнее, так как неизвестно, когда приедешь. «Трусы и шлепанцы» – их форма одежды даже в феврале при –25 °C. Для них не проблема голышом выйти из вагона и сгрызть рожок ванильного мороженого. Приспособление тела к экстремальным температурам вкупе с демонстрацией мужской выносливости перед обществом. Удовольствие для глаз и мыслей.

Медленное путешествие кажется бесконечным, но дикая тайга великолепна. Не очень приятно было пересекать на протяжении нескольких часов промышленные местности с огромным количеством старых бетонных или ржавых труб, расстилающихся от горизонта до горизонта. Эти необъятные заводы выплевывают ядовитый дым всех цветов радуги. На обочинах всех ведущих к ним тропинок – застоявшаяся вода, тоже странного цвета, скорее ярко‑зеленого, прямо как в постапокалиптических фильмах. Тошнит от всего этого. Скорей бы все это проехать! Ну вот, наконец‑то мы в Печоре, бывшем исправительно‑трудовом лагере, расположившемся на Северном полярном круге и построенном самими заключенными в 1940 году между вокзалом и портом посреди одноименной реки. Печора сохранила свою лагерную элегантность. За 20 лет она пропустила через себя десятки тысяч ссыльных. Сейчас в ней живет 40 000 человек. Снег тут не сходит 200 дней в году. И только два приятнейших месяца без мороза. Вас окружает ржавчина, вызывающая в памяти изображения конца света.

О грустном все, так как сами люди в Печоре душевные, как все русские, впрочем, даже если на лице стараются изобразить серьезность. В этой суровой среде искренняя доброта людей даже вызывает зависть. После посещения местного музея и анализа его коллекций мы заехали в промышленную зону за охотничье‑рыбацким снаряжением, чтобы экипироваться по местной моде. Непромокаемая куртка, высокие сапоги и, конечно, шляпа с сеткой, защищающей от мошки. Мошка — это северный «гибрид» комара и мухи. Комарик, который не жалит, а кусается, отрывая куски плоти. Летом они облепляют все тело, и они настолько маленькие, что пробираются даже сквозь сетку, свисающую с наших шляп.

На машине от старого лагеря мы за несколько часов доехали до Бызовой стоянки, находящейся на рукаве этой огромной северной реки. Здесь, наоборот, природа была повсюду, во всем ее естественном великолепии. Кроме мошки, из‑за которой приходится постоянно жечь сухие ветки ели и березы, чтобы окуривать нашу таежную стоянку на время исследований. Мы расположились на поляне рядом с археологическим объектом. Ослепительная картина: мы находимся над рекой, и лесные просторы расстилаются перед нами, а на горизонте – Северный Урал. По дороге нам встретился старик с самодельной удочкой на плече, идущий на рыбалку.

– Ты француз?

– Да.

Замечательный беззубый хохот.

– Даже Наполеон не дошел так далеко!

И отправил нас щедро в 1812 год, когда Наполеон отступал из России и, по легенде, упавшие лошади не могли встать из‑за холода, а солдаты сгорали, греясь слишком близко у костра. Но нас из четвероногих интересовали только мамонты…

Полярное убежище последних неандертальцев?

Бызовая стоянка находится на берегу реки, под несколькими метрами ила и песка, принесенного ветром на протяжении последнего ледникового периода. Благодаря спуску и эрозии берега остатки этих человеческих поселений стали доступны довольно легко, мы лишь прорыли нескольких траншей. Как только мы достигли археологических уровней слоя седиментов, сразу появились прекрасные остатки мамонтов и каменные орудия. На стоянке обнаружилось впечатляющее количество костей мамонтов, они сидели глубоко в земле и были соединены между собой. Похоже, что время совсем не испортило состояние объекта, все находилось в несомненно первоначальном виде. Анализ костей показал, что люди приходили сюда преимущественно для охоты на больших толстокожих. Моя разведка вдоль реки позволила собрать обработанные водой куски основных каменных пород, используемых доисторическими людьми. Будучи проездом в Печоре, я выпросил у одного ремесленника оленьи рога, подобранные им в соседней тайге. С этими рогами и камнями, найденными в реке, я попробовал воссоздать орудия, которые первобытные люди использовали для разделки мамонтов. Породы легко обрабатывались, у меня получилось воспроизвести большинство палеолитических орудий, изученных мной в Сыктывкаре.

Археологический контекст формируется из тщательной фиксации матрицы, положения и объединения находок. Контекст – это намного больше, чем просто место находки, так как включает хронологические и пространственные связи. Каждый человек, реконструющий деятельность человека или древние культурные системы, должен уделять внимание контексту каждой находки.

Очевидно, что древние мастера очень хорошо освоили материалы, так необходимые им для работы. Очевидно также, что из моих речных камней можно было сделать большое количество очень разных орудий и что у наших загадочных людей с Бызовой была возможность при желании обзавестись предметами самых разных форм. В конце экспедиции я несколько дней поработал с коллекциями печорского музея. Как всегда, приняли меня тепло, директриса принесла мне горячего чая и.… пластиковый пакет с красивейшим наконечником из обработанного кремня, отполированного водой. Наконечник типа леваллуа, характерный для неандертальских наборов инструментов. Он не с Бызовой стоянки, мальчишка нашел его прямо в городе…

Перед тем как проводить меня на вокзал, чтобы посадить на поезд, что вернет меня в более южные края, директриса музея показала мне место этой находки. Я провел там день, но, кроме развалившегося старого советского порта, ничего не увидел. Этот каменный наконечник останется одинокой точкой на карте. Еще одной северной загадкой.

Несколько недель спустя, вернувшись в Санкт-Петербург, я исследовал большое количество каменных индустрий, современных Бызовой стоянке и происходящих из раскопов, расположенных южнее, от субарктических зон до берегов Черного и Каспийского морей. Советской археологии нужно отдать должное, она централизировала археологические коллекции, и я, сидя, путешествовал через всю Центральную и Восточную Европу до границ Ирана, один за другим открывая большие деревянные ящики, стоящие под великолепными расписными потолками одного из бывших царских дворцов. Российские коллеги допустили меня, с искренней щедростью, которой можно только позавидовать, ко всем своим археологическим сокровищам. В этой уютной атмосфере, окруженный мило устаревшей постсоветской мебелью, я открывал ящики… Я изучил ремесла, с помощью которых было изготовлено огромное количество предметов из обработанного камня, и узнал в этих археологических коллекциях более южных регионов Восточной Европы вполне классические культуры европейского палеолита. Хотя речь шла о ремеслах обществ, современных Бызовой стоянке. Чтобы лучше понять традиции этих доисторических обществ, я включил в свое исследование местонахождения гораздо старше и гораздо младше этой стоянки, таким образом я получил огромную временну́ю панораму традиций палеолитических народов Восточной Европы.

Вывод удивительный, но неоспоримый. Бызовские орудия совсем