большой мустьерской культуре, сложившейся у неандертальцев в Европе на протяжении сотен тысячелетий. Так о чем же говорят эти странные коллекции? О том, что в это время Европа и дальний сибирский север были заняты разными популяциями людей разумных, наследниками разных технических и культурных традиций. Все эти традиции сходятся в особенном отношении к животным, в поиске твердых материалов, от костей до бивней, методично превращаемых в орудия, с вкладыванием в них очень сильных скрытых смыслов. Узоры, украшения и изображения, найденные в Европе, присущи исключительно человеку разумному. Орудия из костей, оленьих рогов и бивней имеют замечательную символику. Украшая себя животными материалами, люди как будто позволяли животным прикрывать и преображать их. Также замечательно то, что охотиться с костяными дротиками – это убивать животное… животным. Эти действия напоминают традиции современных сибирских народов или индейцев прерий: они чувствуют необходимость защиты от духа убитого животного, способного вернуться, чтобы мучить своего убийцу. К этому духу следует обратиться перед охотой, с ним нужно договориться как с другом. И после охоты его тушу нужно успокоить поглаживаниями. Но не думайте, что охотники просят прощения. Они благодарят животное за то, что его плоть накормит их детей, а его шкура согреет их стариков. Волшебная сила его духа опасна, а значит, с ним нужно сотрудничать, сблизиться, так как он теперь стал частью людей. А если убить животное животным, то само животное вовлекается в охоту на себе подобных. Человек чувствует себя частью природной среды, с которой он взаимодействует. Это – анимистические и шаманские конструкты. Из этих жестов и действий людей европейского палеолита вырастают все логические связи современных народов охотников‑собирателей, до сих пор находящихся в естественном общении с природой. Эти тысячелетние закономерности европейских людей совершенно не прослеживаются на Бызовой стоянке, там есть только традиционные неандертальские ремесла совсем другого порядка, традиции, которых в принципе уже не должно существовать в такую позднюю эпоху. Вопрос сохранности неандертальца или, по крайней мере, его традиций, его ремесел позже сорок второго тысячелетия до наших дней много обсуждался за последние 20 лет в научных кругах. Тут и там по всему континенту всплыли неандертальские останки и мустьерские орудия знаменитой материальной неандертальской культуры, которые поначалу были отнесены к чуть более ранним фазам возрастом от 30 до 35 тысяч лет. А потом… Постепенно оказалось, что эти скелеты неандертальцев в Бельгии, Хорватии, Испании, на Кавказе, скорее всего, были не такие поздние и что датировали их ошибочно. Почему такие несовпадения? Скелеты неандертальцев очень редкие и ценные. Большинство из них обнаружены давно, когда методы археологических раскопок в пещерах были основаны на рытье киркой.

За несколько десятилетий вскапывались тысячи кубометров отложений больших европейских пещер, практически раскопки велись в промышленных масштабах. В этих экспедициях были обнаружены кости, зубы, иногда целые неандертальские черепа. Они по сей день – главные свидетельства вымерших популяций на континенте. И их археологический контекст, к сожалению, определяем с точностью кирки. Некоторые из этих пещер регулярно занимали неандертальцы. На протяжении более сотни тысячелетий охотники оставляли там десятки тысяч орудий, сотни тысяч костей, что свидетельствует о повседневной жизнедеятельности в этих пещерах. И эти огромные археологические коллекции были перемешаны, в них невозможно разделить, что неандертальцы оставили 42 000, а что – 120 000 лет назад… Все это, несомненно, принадлежит неандертальцам, но держите в памяти, что неандерталец, умерший в пещере 42 000 лет назад, гораздо ближе во времени к нам, чем к неандертальцу, погребенному там 120 000 лет назад.

В пещере Мандрен, где я веду раскопки, в среднем течении реки Роны, нам пришлось копать с помощью кисточек и маленьких бамбуковых палочек, от двух до четырех месяцев в году 30 лет подряд, чтобы спуститься на 60 сантиметров в археологических отложениях пещеры.

Гораздо ближе во времени к нам… Неплохо… И мы инстинктивно понимаем, что эти тела, что эти предметы, отныне лишенные точного контекста, не имеют практического смысла для археологии, находящейся перед огромным перемешанным пазлом или, если быть точнее, перед гигантским бассейном, в котором усердно перепутаны остатки миллионов пазлов, похожих друг на друга… Терпение приносит спасение… А еще эти неандертальские скелеты, такие красивые, такие редкие, хранили в коробках, в ящиках, в пакетах, склеивали для большей прочности, трогали на протяжении поколений потные руки ученых поклонников, приезжавших со всего мира с целью их исследования. И после 100–150 регулярных манипуляций в конце XX и в начале XXI века выдающиеся ученые приехали немного поскрести эти кости, чтобы извлечь некоторые данные: возраст с помощью радиоуглеродного анализа; генетическую историю, их изотопы и белки, окаменевшие в этих костях.

Наука – настоящая, истинная наука – точна, но она – колосс на глиняных ногах. Фундамент ее здания опасно неустойчив. И вся эта история, которую мы, ученые, построили и продолжаем строить, в большой степени основана на результатах новых молекулярных исследований с высочайшим разрешением, однако это все еще анализ разбросанных частиц пазлов, которые не с чем сравнивать и сверять. Без серьезного археологического фона любой возраст этих человеческих останков основан, в общем, только на нескольких радиоуглеродных датировках, без контекста. Нет ничего более хрупкого, чем молекулярный анализ без солидного контекста. Иначе правая часть кости может оказаться возрастом в 40 000 лет, а левая – в 20 000. Знайте, что целый ряд выводов, сделанных на основе этих молекулярных исследований, несомненно, оспорим. Эти выводы, эти гипотезы не могут опираться на современные археологические техники, единственные, позволяющие на первом этапе собрать пазл перед тем, как предать анализу его изображение (то есть можно соединить кусочки, но не анализировать общую картину, получившуюся из них). Представьте себе, в пещере Мандрен, где я веду раскопки, в среднем течении реки Роны, нам понадобилось копать с помощью кисточек и маленьких бамбуковых палочек, от двух до четырех месяцев в году 30 лет подряд, чтобы спуститься на 60 сантиметров в археологических отложениях пещеры. И что? А то, что неандертальские останки практически больше не встречаются. Последний более или менее целый скелет был найден во Франции в 1979 году, 45 лет назад. И его археологический контекст, его возраст или культура, присущая этому человеку, сами по себе совершенно неточные и подвергаются бурным обсуждениям, которые, скорее всего, ни к чему не приведут.

С таким уровнем достоверности наука не очень прочна, так как основывается исключительно на доверии, которое мы вкладываем в некоторые виды молекулярного анализа: все заключается в вере. Будем надеяться… Наши основные архивы, получается, связаны со старыми раскопками. И археологическая или молекулярная