достаточно. Я оказался немного озадачен: как это возможно, чтобы в таком месте было «достаточно» еды? Он объяснил, что в дополнение к еде у нас будут и другие вещи. Но он не стал вдаваться в подробности. Затем он спросил, знаю ли я, в какую команду нас назначили. Так как я не знал, то он объяснил, что мы попали в «зондеркоманду».

– Что значит «зондеркоманда»?

– Специальная команда.

– Специальная? Почему?

– Потому что придется работать в крематории… Там, где сжигают людей.

Для меня это была такая же работа, как и все остальные: я уже привык к жизни в лагере. Только вот он не сказал мне, что сжигают здесь людей, которые прибыли в крематорий, будучи еще живыми…

Тот заключенный также рассказал мне, что всех людей в этой зондеркоманде регулярно «отбирали» и «переводили» в другое место. Это происходило примерно раз в три месяца. В то время я не понимал, что слова «отбор» и «перевод» были эвфемизмами, которые на самом деле означали ликвидацию. Но мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что нас включили в состав зондеркоманды, чтобы заменить бывших заключенных, которые были «отобраны» и убиты[23].

Того человека звали Авраам Дракон. На самом деле я не знал его имени, пока не встретил его снова шестьдесят лет спустя, в Израиле. Я рассказал ему эту историю, смутно надеясь, что он может быть тем человеком, который так гуманно принял меня и которого я больше никогда не видел. Он улыбнулся мне, растроганный, и сказал, что не забыл голодного молодого грека, попавшего в зондеркоманду.

Глава III

Зондеркоманда

Барак зондеркоманды был похож на все остальные, за исключением того, что его окружали колючая проволока и кирпичная стена, которые изолировали нас от других бараков в мужском лагере. Мы не могли общаться с остальными заключенными. Но пробыли мы там недолго, потому что примерно через неделю нас перевели в общежитие внутри крематория. Только под конец, когда крематории разобрали, люди из зондеркоманды вернулись спать в барак в мужском лагере.

В первый день нас отправили в крематорий, но в здание мы не заходили – остались во дворе. В то время оно называлось Крематорий I, потому что мы не знали о существовании первого крематория, который находился в Освенциме I[24]. Внутрь здания вели три ступени, но вместо того, чтобы провести туда, капо повел нас в обход. Один мужчина из зондеркоманды пришел и сказал, что нам нужно сделать: прополоть сорняки и немного прибраться на территории. В этом не было смысла, но я полагаю, что немцы хотели держать нас в запасе до тех пор, пока не понадобимся в крематории. На следующий день мы вернулись и выполняли ту же работу.

Природное любопытство заставило меня подойти к зданию, чтобы попытаться увидеть через окно, что происходит внутри. Формально нам запретили это делать, но шаг за шагом я приблизился к окну. Сквозь него открывался вид на комнату, где хранились трупы. Как я узнал позже, она находилась прямо над газовой камерой. Когда я подошел достаточно близко и заглянул внутрь, увиденное меня парализовало. Тела лежали грудами, одно на другом. Тела молодых людей. Я вернулся к своим спутникам и рассказал об этом. Они тоже пошли посмотреть, осторожно, чтобы капо не заметил. И вернулись в недоумении. Мы не осмеливались думать о том, что тут произошло. Только позже я понял, что те тела были «излишками» предыдущего состава. Их нельзя было сжечь до прибытия нового, так что их хранили здесь, чтобы освободить место в газовой камере.

Около двух часов дня капо отвел нас в раздевалку. По всему полу была разбросана всевозможная одежда. Нам приказали сделать небольшие котомки, используя куртки или рубашки, чтобы свернуть одежду. Нужно было заполнить эти котомки и оставить снаружи, перед лестницей. Я полагаю, потом приехал грузовик забрать эту одежду и отвезти ее в бараки в Канаде[25].

Около пяти часов вечера капо снова приказал собраться. Нам казалось очевидным, что в этот час «сбор» означает окончание тяжелого дня. Но, к сожалению, мы ошибались. Мы вышли из крематория, но вместо того, чтобы повернуть направо и вернуться в казармы, мы по приказу повернули налево и прошли через маленький березовый лес. В Греции я никогда не видел таких деревьев, но в Биркенау по всему лагерю росли сплошь березы. Когда мы шли по той тропинке, слышался лишь шум ветра, свистящего сквозь серебристые листья. Вдруг позади нас стал доноситься шепот. Сначала звуки были очень тихими и отдаленным. Мы оказались перед небольшим домом, который, как я узнал позже, назывался Бункер-2 или «белый дом». В этот момент рокот человеческих голосов стал более интенсивным.

Можете ли вы описать Бункер-2, каким вы его увидели?

Это был небольшой фермерский домик с соломенной крышей, который, должно быть, раньше принадлежал местным крестьянам. Нам приказали встать лицом к одной стене дома, ближе к дороге, которая проходила перед ним. Со своего места мы теоретически не могли ничего увидеть ни слева, ни справа. С наступлением вечера отдаленный шепот превратился в отчетливые голоса людей, идущих в нашу сторону. Я, всегда немного любопытный, подошел поближе, чтобы посмотреть, что происходит. Я увидел целые семьи, ожидающие у дома: молодых мужчин, женщин и детей. Всего, наверное, было две или три сотни человек.

«Освенцим I. Бывший фермерский дом, превращенный в газовую камеру», Давид Олер, 1945 г. Акварель и индийские чернила на бумаге. Яд ва-Шем, Иерусалим, Израиль

Я не знаю, откуда они взялись, но предполагаю, что их депортировали из польского гетто. Позже, когда я понял, как работала система уничтожения, я смог сделать вывод, что этих людей отправили в Бункер-2, потому что другие крематории были переполнены. Вот почему им нужна была дополнительная рабочая сила для выполнения грязной работы.

Раздевались ли люди перед дверью или в самом бараке?

К тому времени бараки для раздевания перед Бункером-2 были разобраны. Во всяком случае, я их не видел, и людей заставляли раздеваться на месте, перед дверью. Дети плакали. Страх и тревога висели в воздухе. Немцы, вероятно, сказали им, что это душ, а затем они получат что-нибудь поесть. Даже если бы люди поняли правду, они мало что могли сделать: немцы казнили бы на месте любого, кто попытался бы что-то предпринять. Они больше не уважали ничего человеческого, однако понимали, что, оставив семьи вместе, смогут избежать отчаянных поступков.

Наконец пленники были вынуждены войти в