Шрифт:
Закладка:
Что было после того, как вас выстроили в ряд?
Мы должны были ждать, пока придет офицер и даст нам указания. Мы долго стояли неподвижно. Перед тем как пришел офицер, знакомый мне греческий переводчик из Салоников пришел предупредить, что немец собирается задать несколько вопросов, и посоветовал отвечать не задумываясь, говорить, что мы здоровы, без вшей и готовы работать.
Мужчину звали Сальваторе Кунио. Он был хромым, и такого человека наверняка отправили бы на смерть, если бы он не говорил свободно по-немецки. На самом деле я скоро понял, что в лагере знание иностранных языков порой было жизненно важным преимуществом. Кунио был женат на немке нееврейского происхождения, его депортировали вместе с сыном Бубби (настоящее имя Ганс). Его тоже пощадили.
Когда наконец прибыл офицер, на улице уже стемнело. Он задал нам те самые вопросы, и мы ответили так, как нам посоветовал переводчик. Затем офицер отдал приказ: «Alle nach Birkenau!» («Все в Биркенау!») Мы развернулись и направились в Биркенау. Было темно, стоял густой туман, и лишь вдалеке виднелось несколько огней. Когда мы прибыли в Биркенау, было, наверное, уже десять вечера.
Мы вошли через центральную башню, где позже стали проходить поезда. Но когда мы приехали, железнодорожный путь, по которому в лагерь протягивались рельсы для подготовки к массовой депортации венгерских евреев, еще строился. Составы все еще прибывали на Юденрампе, расположенную в нескольких сотнях метров от входа в Биркенау. Когда мы оказались в лагере, не знаю, продолжили ли мы путь прямо, миновав крематории II и III[15], чтобы зайти с обратной стороны, или же прошли через Лагерштрассе[16]. Сквозь туман я мог различить лишь маленькие огоньки справа и слева от дороги, освещавшие казармы. В то время я еще не знал, что это за здания, поэтому не обратил на них особого внимания.
Наконец мы вошли в Zentralsauna № 2[17] – большое кирпичное строение, использовавшееся для дезинфекции людей и одежды. Первое, что нам пришлось сделать, – полностью раздеться. Снова возникла проблема знаменитых «золотых яиц». Поэтому мой родной брат, мои двоюродные братья и я во второй раз проглотили монеты.
В конце первой комнаты мы увидели двух эсэсовских медиков в белых халатах. Они смотрели, как мы проходим перед ними голыми. Время от времени они подавали знак одному из нас отойти в сторону. Таким образом они «отвели» от пятнадцати до восемнадцати человек. Среди них был один из двоюродных братьев моего отца. Он всегда выглядел болезненным и слабым. Я хотел знать, куда их повезут, и спросил у грека из Салоников, который работал в Zentralsauna. Он ответил, вероятно, чтобы я не волновался, что эти люди нуждаются в особом уходе и их нужно подвергнуть «обработке». Я не стал больше задавать вопросов, хотя и не совсем понял, что он имел в виду. На самом деле это был второй мини-отбор, проведенный без нашего ведома. Правда, этот отбор оказался очень поверхностным: чтобы тебя приговорили к смерти, было достаточно слегка впалых ягодиц.
Те, кого не отвели в сторону, прошли в следующую комнату. Там «парикмахеры» выстроились в очередь, чтобы брить нам головы, торсы и все тело. У них не было подходящих инструментов и пены, поэтому они сдирали с нас кожу до крови. Следующим помещением оказалась душевая. Это была большая комната с трубами и душевыми лейками над нашими головами. Довольно молодой немец управлял кранами с горячей и холодной водой. Чтобы развлечься, он внезапно сменял кипяток на ледяную воду. Как только вода становилась слишком горячей, мы отходили в сторону, чтобы не обжечься, тогда он ревел как зверь, бил нас и заставлял вернуться под кипяток.
Все происходило очень организованно, словно на конвейере, а мы были выпускаемым продуктом. По мере того как мы продвигались вперед, на наше место вставали другие. Все еще совершенно голый и мокрый, я последовал за выстроившейся цепочкой людей в комнату для татуировок. Там стоял длинный стол, за которым сидели несколько заключенных, задачей которых было вытатуировать нам на руке номер. Они использовали что-то вроде ручки с острием, которое прокалывало кожу и проталкивало чернила под эпидермис. Таким образом, с помощью этих маленьких чернильных точек на руке выводили номер. Это была очень болезненная процедура. Когда человек, делавший мне татуировку, наконец отпустил мою руку, я тут же потер предплечье ладонью, чтобы унять боль. Посмотрев, что он мне сделал, я ничего не смог разобрать под смесью крови и чернил. Я испугался, решив, что стер номер. Плюнув на руку, я очистил ее и отчетливо увидел: 182727.
После этого нам оставалось дождаться одежды, которую должны были выдать. Новые заключенные уже давно перестали получать полосатую форму. Вместо этого выдали продезинфицированную одежду, оставленную заключенными, прибывшими до нас. Никто не удосужился дать нам одежду подходящего размера. Выдавали куртку, брюки, трусы, носки и обувь. Одежда часто была изношенной и полной дыр. Многие не могли влезть в свои брюки, а другим они оказались слишком велики. О том, чтобы пойти и попросить другой размер, не могло быть и речи. Они могли бы нас за это побить, хотя и сами были заключенными. Так что мы пытались обходиться своими силами, обмениваясь вещами. Но нужно было быть удачливым, особенно с обувью, чтобы досталась пара без дыр в подошве. Мне более-менее повезло, хотя вещи и были великоваты.
Поскольку я оделся одним из первых, а за мной еще оставалось много людей, я подошел к одному из заключенных, который нас брил, и предложил ему помочь в обмен на кусок хлеба. Заключенный, возглавлявший рабочую группу, согласился и дал мне маленькую машинку для стрижки волос. Я знал, как ею пользоваться, так как у моего отца была небольшая парикмахерская рядом с кафе в турецком стиле, которым владел мой дед. После смерти отца, чтобы заработать немного денег, я каждое воскресенье ходил в бедный район Барон-Гирш и предлагал свои услуги людям, которые не могли позволить себе нормального парикмахера. Именно из-за подобных примеров я часто
