Шрифт:
Закладка:
— Вот, Лариса Ивановна, я переписала прейскурант. Здесь — мороженое пломбир и сливочное печенье, ну и вода, сладкая и минеральная. Можете убедиться сами. В среднем как раз и выходит по пять рублей.
— Да Бог с вами, Ирина Аркадьевна! Зачем мне это? Конечно, я вам верю. Мы иногда со Стаськой в «Север» захаживаем, знаю я прекрасно эти грабительские цены. С их ценами впору уже ресторан открывать, а не пломбир по вазочкам раскладывать.
Дружно поругав дороговизну и дефицит, они через десять минут расстались, довольные друг другом. Лариса взглянула на часы: «О, еще перед сверкой кофе попить успею».
— Мерцалова! Лариска!
Ее мысли прервал чей-то знакомый женский голой. Господи, кто ж ее может звать девичьей фамилией? Обернувшись, Лариса увидела нависшую над собой копну темных взъерошенных волос, под прикрытием которой уютненько устроилась дружная команда: круглые черные глаза, нос забавной картошечкой, пухлые смеющиеся губы и упрямая ямка на подбородке. Все это искрилось, веселилось, излучало восторг и изумление.
— Некачаева! Агатка!
Она не верила своим глазам! Но это действительно была Агата Некачаева, ее школьная подруга из девятого «А», куда Лара попала после переезда родителей, безжалостно оторвавших дочку от старого любимого двора и привычной школы. Крупная, высокая, слегка угловатая и неуклюжая, косолапистая Агатка излучала такую радость, что не заразиться ею было невозможно. И Лариса заразилась. Тем более что это не стоило ей никаких усилий, потому как Агатку она любила искренне и считала лучшей своей подругой, после Васьки с Юлькой, конечно.
— Агатка! Ты как здесь оказалась? Что ты здесь делаешь?
— А ты? — Некачаева и сейчас не изменяла своей привычке на все вопросы отвечать вопросами.
— Как что? У меня здесь дочка учится, в третьем «А».
— А я учительствую в этой школе. Сею разумное, доброе, вечное.
И они рассмеялись, восторженно разглядывая друг друга.
— А ты все такая же красавица! Нет, еще красивее. Элегантная — с ума сойти! — выдохнула Агатка, округлив и без того круглые глаза. — Надо же, и почему мы с тобой раньше не встречались?
— Да я, видишь ли, недисциплинированная родительница, редко захаживаю в школу, — покаялась Лариса.
— Слушай, солнце, у меня «окно», пойдем в класс. У моих сейчас физкультура, класс пустой. Посидим, потрепемся. Сто лет ведь не видались, а? — Она тянула экс-Мерцалову за рукав, просительно заглядывая в глаза.
Лариса прикинула время: минут двадцать-тридцать в запасе есть. А кофе перебьется.
— Ладно, Некачаева, веди! Но учти, я через полчаса должна выстрелить отсюда, как пуля из ружья.
— О, узнаю мою подружку! — хохотнула Агатка. — Как всегда, исполнительна и обязательна?
— Жизнь, Некачаева, штука серьезная, и в ней работа — не последнее место, — назидательно ответила Лариса.
На «Камчатке», в пустом классе, похохатывая и возмущаясь, Агатка рассказывала про свою жизнь.
— Представляешь, Ларка, я же в спецшколе работала, завучем. Школа — лучшая в районе! К нам каждый год газетчики приезжали на выпускной, тиснуть статейку о кузнице юных кадров для престижных вузов. Для нас МГУ — что семечки, ребята проходили вступительные одной левой! — хвалилась Некачаева, сверкая круглыми глазами. — У нас директриса была, знаешь, кто? Воспитанница Макаренко! Всю школу в железном кулаке держала, а любили ее, как мать родную. Редкая тетка! Да и меня ребята любили, а уж родители не знали, как ублажить. Я же «русичка», русский язык и литературу веду. У меня не уроки были — диспуты, спектакли! Мы такое выделывали — самые ленивые до потолка прыгали, в смысле творческого экстаза, конечно. Да-а-а, — вздохнула она, — тоскую по ним. Здесь немножко не та аура. Скучно.
— А почему ты ушла?
— Так я же стихи пишу, — зачем-то оглянувшись по сторонам, доверительно сообщила Агата. — Ты разве не читала?
— Нет, мне очень жаль, — призналась Лариса.
— И мне жаль, — посочувствовала Некачаева ее невежеству. — В «МК» печатали, в «Студенческом меридиане», в «Огоньке» даже. Знаешь, — оживилась она, — очень неплохие стихи, если честно. Я ведь давно этим грешу, еще со школьной скамьи. А потом — институт, работа, замужество, дети. Подзабросила, конечно, — посетовала поэтесса на бестолковую жизнь, отнимающую время для творчества. — Но не сдаюсь, бумагу виршами мараю. А знаешь, у меня ведь двойняшки! — с гордостью сообщила она. — Двое мальчишек — Санька и Ванька. Скучать не дают!
— Серьезно?! — восхитилась Лариса. — Молодец! Сколько им?
— Шестилетки, на следующий год в школу пойдут. Они, — уточнила счастливая мама. — А я — в дурдом.
— Да будет тебе! — беспечно отмахнулась от серьезного заявления школьная подружка. — А муж?
— Муж в НИИ работает. Мэнээсом трудится. Младший научный сотрудник. Зарплата, конечно, копеечная. Он же только мечтает быть мясником, как в том анекдоте, — хихикнула Агатка, — а так-то — просто химик. Зато, правда, помощник хороший. На нем весь дом держится. Мне ведь некогда бытом заниматься: школа, подготовка к урокам. А все остальное время творчество занимает. Пишу, — констатировала сей факт обремененная Божьей искрой и испытующе посмотрела на Ларису: можно ли ей доверить самое сокровенное? Решила, что можно. — Я ведь тебе еще не все рассказала. Меня же к поэзии подтолкнул газетчик один. Из «Комсомолки». Услышал он, как на последнем звонке речь толкала, а я говорить умею, ты знаешь.
— Да уж, — кивнула Лариса.
Старшеклассница Некачаева действительно блестяще владела ораторским искусством.
— Так вот, подходит он ко мне и говорит: «Вы знаете, у вас удивительно образная речь. Вы не пробовали заняться поэзией?» А я возьми да ляпни: «Конечно, кто из нас в юности не марал бумагу?» А он мне: «Не могли бы вы дать какое-нибудь стихотворение? Мы бы напечатали его в рубрике «Творчество молодых». Ну, я сдуру и дала, — вздохнула Агатка.
— И что?
— Напечатали, конечно, — запечалилась поэтическая дебютантка. — И пошло-поехало. Одно написала — напечатали, два — туда же, десять разослала по редакциям — все напечатали, представляешь? Рецензия даже была. Молодая, подающая надежды поэтесса Агата Луговая…
— Постой-постой, — перебила ее Лариса, — какая Луговая? Ты же Некачаева.
— Так это псевдоним мой: Агата Луговая, — доверительно шепнула Некачаева. И похвалилась: — Сама придумала! Красиво, правда? — Она возбудилась. Глаза горели, вздыбленные волосы открывали зарумянившееся лицо. — Это такая зараза, скажу я тебе! Хуже наркотика! Я и школу сменила, сюда вот перешла, рядовым учителем на полставки, чтобы времени для творчества было больше. Дом забросила, мужа, детей. Муж надеется, что я опомнюсь и
