судьба освобождает от постылого муженька! Спасибо и поклон земной той женщине, что хочет его увести. Совет им да любовь! Иди в церковь и поставь Богу свечку. Благодарственную! — Она мечтательно улыбнулась. — А перед тобой открывается целый мир. И он полон мужиков, всяких-разных: красивых, удачливых, сексуальных, богатых, в конце концов. Выбирай любого! А тебе тридцать. Прекрасный возраст, между прочим: уже не глупа, еще не стара. Умна, красива, замечательный ребенок, умницы-подружки, мама жива-здорова, престижная работа. Кстати, — спохватилась она, — совсем забыла, чертов Игорь все мозги отшиб. Это же потрясающе, что ты уходишь на творческую работу! Не твое это: «здравствуйте, товарищи — спокойной ночи». Если все правда, о чем говорил Гаранин, то это просто класс, высший пилотаж! Хоть сама-то понимаешь, что тебя ждет? Ты же у нас станешь звездой голубого экрана!

— Не заводись, — охладила ее восторг Лариса. — Я еще даже с главным не встречалась, не беседовал он со мной. Может, и не возьмет. Ему уже кроме меня кого-то предлагают.

— Ха! — презрительно отмахнулась Васса. — Чтобы тебя — да не взял? Кого брать-то тогда, скажи на милость? — Она слегка задумалась: — Народ там, правда, разный попадается. Ну да грязное к чистому не пристанет. А потом, после Баланды и сам черт — брат! А будет тоскливо — мы с Юлькой всегда под рукой. Слава Богу, не в разных концах Москвы трудимся — через дорогу.

Они еще минут десять пообсуждали собственные перспективы, допили холодный кофе и с удовольствием дожевали резиновый сыр.

— Да, Василек, а кто же машину-то водить будет? Влад? — вспомнила про безумный выигрыш Лариса.

— Щаз! — фыркнула автовладелица. — Он свой «клуб» ни на что не променяет. Я конечно!

— Но ты же водить не умеешь.

— А курсы для чего? Научусь!

Уделив традиционные пять минут послекофейной сигаретке, они наконец отлепились друг от друга. Одна, отказавшись от помощи, поспешила к рабочему столу, вычитывать тексты самостоятельно, другая, давно расправившись со своей программой одной левой, отправилась домой.

Погода на улице была мерзкой. Бабье лето кончилось. Дул северный ветер, предвестник зимы. Накрапывал холодный дождь. Лариса толкнула дверь-вертушку и, улыбнувшись, сделала шаг вперед.

Глава 7

13 октября, 1982 год

Юлия Батманова ушла в подполье. Скрылась. Растаяла, как льдинка в теплом томатном соке, как зарплата в ГУМе, как предутренний сон. Одним словом, дематериавизовалась. Никому не звонила. Ни с кем не общалась. Не ходила в столовую обедать. Не пила чай-кофе в баре. Отключила телефон. Утро: дом, муниципальный транспорт, работа. Вечер: смотри «утро» в обратном порядке.

Объяснялось это просто: она боялась себя выдать. Блеском глаз, волнами чувственности, исходящими от ее тела, и той особой летящей походкой, по которой за версту узнают влюбленных. Amor omnibus idem![6] И Юля не стала здесь исключением. Однако Юлька никак (ну никак!) не хотела, чтобы с ней это произошло. Напрасно ее терпеть не могли бабы — не была она им соперницей, не участвовала в этой дурацкой борьбе за самца. Больше всего на свете Юля ценила свою свободу и независимость. Не то чтоб рыжая Юлька была бесполым «синим чулком», отнюдь! Легкий флирт? Почему бы и нет, приятно щекочет нервы. Поцелуйчики в укромном уголке? Очень даже недурственная закуска под легкий флирт. Но любовь? О нет, это не по ней! Наблюдая за развитием Вассиного романа с ее ненаглядным Владом (женатым, да еще с ребенком!) и видя, на какой гремучей смеси боли и страсти замешены их чувства, как мучительны переходы от безысходного отчаяния к твердой уверенности в светлом совместном будущем, Юля дала себе зарок, а точнее, два. Первый — никогда не влюбляться в женатого (слава Богу, сия чаша ее миновала) и второй — никогда не влюбляться вообще. Вернее, немножко не так. Влюбиться-то как раз можно — любить нельзя. Нельзя отдавать свои тело, душу. Невозможно полностью зависеть от другого человека — его настроения, желания, чувства. Нельзя быть рабой его рук, губ, глаз. Немыслимо замирать у небольшой пластмассовой коробки с трубкой и шнуром, молясь на нее Богу: «Господи, позвони, позвони, позвони!» Нет, она на это не пойдет. Ни за что! Никогда!

И вот теперь все разрушено. Все ее такие правильные, верные умозаключения вылетели в трубу, псу под хвост, провалились в преисподнюю. И гореть ей отныне в этом дурацком, безумном, прекрасном любовном огне всю оставшуюся жизнь!

Позавчера они были в ресторане. Ходили ужинать в «Берлин». Или «Савой» — черт его знает, как правильно. И так и сяк называют. Юрий заехал за ней в восемь. Передал привет от Марьи Афанасьевны. Интересно, как долго будет прикрываться он бабушкой? Но за привет, конечно, поблагодарила и передала ответный. Не лицемеря. Марья Афанасьевна действительно прелесть. В машине слушали Аль Бано и Ромину Пауэр. Супружеская парочка, как всегда, млела от любви и роскошной мелодии, заражая других. Москва с ума сходила этой осенью по итальянской эстраде. Ресторан — высший класс! Официанты вышколены, тонкие кусочки черного хлеба поджарены, в центре зала фонтан бьет, и рыба плещется. Не жизнь — сказка! Батманова в таких местах еще не бывала. В ресторан она нацепила фамильное достояние, старинную сапфировую брошь — букет васильков, обвязанный платиновой лентой, усыпанной бриллиантами. Делая Юлечке подарок на двадцатилетие, бабушка сказала, что этой броши цены нет. С ней еще прабабушка танцевала на балу со своим будущим мужем, камер-юнкером Двора его императорского величества. Сапфировые васильки очень подходили к синим глазам и хорошо смотрелись на тяжелом сером шелке итальянского костюма, единственной приличной вещи из. Юлиного гардероба, сожравшей две зарплаты. Как тогда выжила — уму непостижимо! Спасибо Лильке-монтажеру: согласилась на рассрочку.

— Гулять так гулять! — весело пошутил Юрий и сам, отказавшись от услуги официанта, разлил по бокалам пенившуюся золотую жидкость. — За что выпьем? — серьезно спросил, улыбаясь одними антрацитами.

— За просто так! — отпасовала серьезностью Юля. Ее сапфиры — на груди и под полосками бровей — не дрогнули, не сверкнули ответной улыбкой.

— Принято! — кивнул Юрий и, отпив из рожкообразного бокала шампанское, заметил: — А вы знаете, Юля, самое трудное — это жить просто так.

Юлька, изучая меню, вопросительно подняла глаза.

— Я думаю, самое сложное в жизни — соблюдать принцип «простотакания», — неясно пояснил он. — Просто так, не ожидая выгоды, дружить. Просто так, без принуждения, работать, на совесть, а не за монету. Просто так, без расчета, любить. — И помолчав, добавил: — И уйти просто так — очень сложно. Во всяком случае, жить по этому принципу умеют далеко не