– Что ж было-то? – живо спросил Михайла. Он теперь как-то сразу успокоился и с любопытством оглядывался кругом.

– А грамота от самого царя Василья Иваныча Воротынскому князю.

– Воротынскому? – перебил Михайла.

– А ты что, аль знаешь его?

– Холоп я его, – ответил Михайла. – Чего ж ему царь пишет?

– Да наказывает ему тотчас войско набрать и на Нижний итти. А ты-то как сюда попал? Твой князь ведь в Княгинине живет.

– Меня князь с хлебом в Нижний прислал, – с некоторой гордостью сказал Михайла. – Я хлеб-то продал, а казну у меня мордва проклятая отграбила. – Михайла сказал и сразу испугался. – Ты-то ведь, видать, русский, православный? – прибавил он вопросительно.

Мужик сел на пенек. Должно быть, ему не часто приходилось встречать русских, и он охотно разговорился с Михайлой.

– Я-то по себе кщеный, как и не ты, – начал он. – А батька да матка, сказывают, мордвины были. Выходит, и я мордвин.

– Сказывают? – удивился Михайла. – А сам-то ты что ж не знаешь, мордва они али православные?

– Не знаю. Их волки заели, когда я вот этакий был, – он показал на аршин от земли.

– Обоих? Неужто в избу зашли?

– Не, в поле, в санях. А тут встречные попались, русские. Волков прогнали, стали кладь в санях разбирать, глядят – мальчонка, в рухлядь завороченный. Я, стало быть. Артём-то и взял меня. У его как раз младенец помер. Хозяйка его и выкормила. Ну и окстили, Иваном нарекли, а Артюшкиным прозвали по нему, по Артёму.

– А здесь-то ты чего ж? – спросил Михайла.

Мужик поскреб в затылке.

– Да вишь ты, как в возраст пришел я, стал меня Артём к хозяйству приучать. А мне этто пахать – смерть моя. Я все норовлю в лес, за зверем охотиться. Приволоку волка, мать ахать почнет, а Артём драть. Паши, говорит. А как я впервой медведя…

Но тут раздались радостные крики, все мордвины бросились встречать выезжавшего на поляну всадника на разукрашенной серебряными бляхами и цветными лоскутьями лошади. На всаднике была шляпа с серебряной пряжкой и петушьим пером, за плечами торчал большой лук и висел колчан с оперенными стрелами. Сзади ехало еще несколько всадников.

– То наш воевода Варкадин, – сказал Михайле мордвин, – к Мо́скову ездил сговариваться. То другой воевода, мокшанский, а мы, стало быть, ерзя. Русские-то всех нас мордвой кличут. А мы различаем: те – мокша, а мы – ерзя.

Варкадин соскочил с лошади и пошел к среднему шалашу. Вечка шел рядом и что-то быстро говорил ему, оглядываясь назад. У входа в шалаш он повернул обратно и, заметив издали Михайлу, стал махать ему рукой.

– Тебя зовет, иди, – сказал высокий мордвин.

Михайла поднялся и быстро зашагал через поляну.

Вход в шалаш был изнутри завешен куском холста с черно-красным узором по краям. Вечка приподнял его, вошел и впустил Михайлу. Стенки шалаша были увешаны такими же полосами, а на них развешано было разное оружие – луки, стрелы, ножи и даже русский меч. Прямо напротив на обрубке, покрытом медвежьей шкурой, сидел Варкадин. Небольшая русая бородка и длинные белокурые волосы окружали молодое румяное лицо с яркими голубыми глазами, смотревшими на Михайлу прямо и весело.

– Зачем такой молодца́ – холоп? – заговорил он сразу, увидев Михайлу, – луче воевать – много добра брать, воля доставать.

Михайла с удивлением смотрел на него. И откуда он знал, что Михайла холоп?

– Русски холопы много к нам бежали, волю доставать хотели. Вечка сказал, ты не боялся, один дрался, как волк!

«Ишь, – подумал Михайла, – не рассердился, стало быть, а я думал – пороть за то станут».

– Мы Москву ходим. Свой цар сажать, добрый цар. И русски воевода с нами ходит – Доможир воевод. Мы с ним на Нижни ходим, брать Нижни будем. Нижни наш город, мордвин. Мы его сама русскому царю отдала, сама назад брала. Надо все враз – ерзя, мокша, вся мордва.

Михайла слушал его и ничего не понимал. Как это так: Нижний – мордовский город? Да и не взять им его, ни в жисть. И какой такой русский воевода с ними идет?

– Хочешь с нам итти, русски холоп вести? Доможир велел на Нижни итти. Ты тоже воевода будешь.

Михайла усмехнулся. Марфуша-то говорила, что его князь воеводой сделает, а тут вон мордва воеводой хочет сделать.

– Холоп я княжий был, – проговорил он нерешительно, – с обозом меня князь посылал. Где ж мне войско вести?

– Бояться нэ надо. Вместе ходить будем. Твои холопы тебя слушать будут, и другие слушать будут. Теперь спать нада. Утром говорить будем. Ходи!

Михайла вышел от Варкадина ошеломленный. Думал, что драть будут, а вышло вон что. А про казну-то он так и не сказал ничего. Варкадин ему понравился. Только что не очень чисто говорит, а так – чем не русский. И что он говорил: «Зачем такой молодец – холоп?» А как же быть? Михайла шел по поляне, задумавшись, не замечая ничего кругом. Нечаянно он подошел к костру и остановился у самого огня.

– Ты что, парень, не видишь, куда идешь? – окликнул его знакомый голос.

Михайла поднял голову и увидел крещеного мордвина, который говорил с ним по-русски. Он сидел у костра и точил об ремень кривой нож. Кроме него, почти никого не оставалось на поляне. Мордвины, верно, разошлись по шалашам.

– Чудной ваш воевода, Варкадин этот самый. Чего мне наговорил – и не понять. Нижний будто их город, мордвинов. Сами будто его русскому царю отдали, а нонче назад хотят брать. И с чего ему такое взбрело?

– А это, вишь ты, про старые времена он, видно, вспомнил. Побаска у них такая есть. Хочешь расскажу?

– Ну, чего мне побаски сказывать, чай, я не робенок. Ты мне лучше скажи: неужто правда на Нижний они итти сбираются? Стрельцы же там с пищалями, ратники. Где ж им, мордве-то, против ратных людей?

– Варкадин говорит, кабы все разом, весь мордовский народ, так им все нипочем, хоть бы и стрельцы. Они де с того лишь и русским поддались, что заодно не стояли. Вот ты побаску слушать не хочешь, а там все это рассказано – как они русским покорились. Варкадин часто меня зовет, велит наново сказывать. Любит он ее.

– Ты, видно, сам любишь сказки сказывать. Ну ин ладно, сказывай, послушаю. Только, может, у тебя хлеба ломоть найдется, – не обедал я ноне.