Первое заседание кабинета министров состоялось 22 апреля. За следующие шесть с половиной месяцев он заседал 54 раза, примерно дважды в неделю. Функции этого органа власти были схожи с функциями Особого совещания. Главы управлений обсуждали большинство важных актуальных вопросов. Генералы Врангель, Шатилов и Махров часто принимали участие в дискуссии, а главнокомандующий зачастую сам докладывал о военной ситуации. Врангель, куда более сильно интересовавшийся реальной властью, чем Деникин, проявлял интерес к деталям, которые Деникин с радостью препоручал другим. Кабинет не принимал жизненно важных решений. По противоречивым вопросам Врангель совещался с двумя-тремя доверенными людьми и принимал решения сам. Как следствие, если не считать Врангеля, единственными двумя обладающими истинной властью людьми в Крыму в 1920 году были Шатилов и Кривошеин.

Врангель, как и его предшественник, считал, что организовать действующую местную администрацию намного сложнее, чем учредить центральное правительство. Местное правительство, как и раньше, было смесью назначенных представителей и органов самоуправления.

Врангель и его консервативные советчики смотрели на самоуправление даже с бо́льшим подозрением, чем некогда Деникин. Вскоре после вступления Врангеля во власть В. Оболенский, кадет и лидер земства, совещался с главнокомандующим и предложил созвать съезд представителей земства и городских организаций. Он доказывал, что подобный форум позволит местному населению, и особенно интеллигенции, выразить поддержку Врангелю. Поскольку движение земства в Крыму было особенно сильно, такой съезд обещал быть успешным. Хотя Врангель уважал Оболенского и доверял ему, он уклонился. Он очевидным образом боялся, что земства могут стать рассадником антиправительственной и социалистической агитации. Поскольку кабинет министров отказался ассигновать средства, органы самоуправления в первые несколько месяцев едва ли могли функционировать.

Реорганизация земств началась только после прибытия Кривошеина. Он создал новый закон о выборах, который ограничил право голоса теми, кто владел собственностью. Это было новшеством: закон Деникина о выборах в земства и городские советы не содержал таких ограничений. Кривошеин хотел исключить из органов самоуправления бедных крестьян и сельскую интеллигенцию. Несмотря на ограничения избирательного права, он продолжал воспринимать земства с некоторым подозрением: чтобы не допустить на форум потенциально враждебных элементов, он запретил создавать губернское собрание.

Оболенский и его либеральные коллеги, которые активно проявили себя в земствах, ужаснулись проекту Кривошеина. Традиционно сельская интеллигенция — учителя, доктора и нотариусы — играла ведущую роль в местных правительствах, но сейчас этих людей исключили из процесса. Когда Оболенскому не удалось убедить премьера дать право голоса всем горожанам, он в качестве компромисса настоятельно рекомендовал распространить право голоса на тех, кто получил среднее образование. Кривошеин остался непреклонен. Будучи способным учеником Столыпина, он считал, что стабильный консервативный режим может основываться только на поддержке относительно зажиточных людей. Консервативные чиновники и армейские офицеры не доверяли интеллигенции.

Врангель издал закон касательно выборов земства 28 июля. В течение следующих месяцев во многих населенных пунктах появились на свет новые органы самоуправления. Население осталось безразлично. Многие из наиболее одаренных людей не хотели компрометировать себя сотрудничеством с правительством, чья долговечность казалась сомнительной. На этом последнем этапе Гражданской войны земства так и не получили большой власти.

Реальной властью обладали не местно избранные представители, а военный командир. Возможно, во время ожесточенного гражданского конфликта, когда линия фронта никогда не бывает слишком отдаленной, по-другому и быть не могло. Командиры корпусов действовали как военные губернаторы. Им помогали гражданские советы, в которых были представители управления финансов, юстиции, а также земледелия и землеустройства. Избранные главы земств подчинялись военным губернаторам. Такая схема взаимодействия еще больше подрывала независимость самоуправления, потому что генералы всегда оказывали бы давление на лидеров земств. Местная полиция и жандармерия подпадали под эксклюзивные полномочия военного губернатора.

Большинству крестьян не было дела до самоуправления. Их значительно больше интересовала защита от мародерствующих солдат и облегчение бремени реквизирования. 23 мая Врангель издал постановления о реквизировании. Эти постановления позволяли забирать продукты и запасы у крестьян в случае очевидной необходимости и с разрешения управления снабжений. Когда военная часть не могла купить необходимых припасов, ее командир должен был обратиться к сельскому старосте, который был обязан взять все необходимое у населения. Армия должна была заплатить за все по заранее установленным ценам. При отсутствии таких цен должна была быть создана комиссия, состоящая из представителей армии, управления снабжений и местного населения.

Возрожденное военно-юридическое управление выполняло необходимую работу по защите населения. В армии Деникина только военные командиры имели право инициировать судебное разбирательство против своих подчиненных. Эта система часто не работала, либо потому что сами командиры принимали участие в грабежах, либо потому что они решали не замечать противоправного поведения солдат. Чтобы разбираться с преступлениями солдат против населения, Деникин учредил военно-полевой трибунал. Эти институты могли рассматривать дела быстро, но их непредсказуемое функционирование и участие в них людей без юридического образования снижали уважение к закону.

19 апреля, всего через две недели после принятия командования Врангель уполномочил военно-юридическое управление начать судопроизводство. 27 апреля он учредил военно-юридические комиссии в четырех армейских корпусах и в крепостях. Позднее было создано несколько десятков комиссий, и каждая из дивизий получила такую. Комиссии подчинялись не местному командиру, а главному прокурору. В компетенцию этих комиссий входили все незаконные действия, совершенные солдатами против населения. Если приговор не подтверждался местным командиром, дело не бросали, а переводили в апелляционный суд.

Врангель еще больше усовершенствовал эту систему своим приказом от 20 июня, который требовал включения в комиссию двух представителей местного земства. Эти представители высказывали свои взгляды на виновность или невиновность обвиняемых, но не имели права голоса. Поскольку местные правительства еле-еле функционировали, эти комиссии часто были единственными правительственными учреждениями в деревнях. В этих условиях они все чаще брали на себя задачи, которые не были непосредственно связаны с отправлением правосудия. Например, выступали посредниками между армией и населением в таких вопросах, как реквизирование. Часто им приходилось работать в тяжелых обстоятельствах. Существовали моменты, когда бои разгорались так близко, что дело приходилось откладывать, пока солдаты и офицеры отправлялись сражаться.

Возможно, даже более важной, чем попытки создать работающее военно-юридическое управление, была готовность Врангеля осуществлять наказание. Он считал, что репутация Белой армии как шайки мародеров — одна из наиболее важных причин прошлых неудач. Он приказал командирам стрелять по грабителям без предупреждения и был готов отстранять и наказывать популярных офицеров, которые попустительствовали грабежам. Его активная борьба с мародерами была одним из наиболее важных достижений и до некоторой степени облегчила тяжелую жизнь крестьян.