Гораций был крупный брюнет, прилизанные волосы расчесывал на косой пробор, любил стрелять глазами и говорил начальственным тоном, который подчеркивал его веселую вульгарность. Он придавал большое значение элегантности в одежде и покупал себе костюмы аристократов. И вместе с тем все его костюмы выглядели чуть вызывающими, галстуки – слишком смелыми, рубиновый перстень излишне привлекал внимание, а запах его парфюма казался очень резким. У него была натура укротителя львов, и ни один, даже самый лучший английский портной не мог этого скрыть.

И вот этот мужчина, бо́льшую часть жизни соривший деньгами направо и налево, в один мартовский вторник столкнулся с Патрицией Циммерман – и эта встреча положила конец всем его причудам и ясности мыслей. Он сидел в единственном городском ресторане, куда до той поры неграм был вход запрещен, в компании четырех дружков и красотки, которую планировал взять с собой на недельку на Багамы. И тут под руку с супругом в обеденный зал вошла Патриция, одетая в шелка и в бриллиантовых украшениях, прославивших фирму «Циммерман и Ко». Как разительно не похожа была она на приснопамятную мачеху, пропахшую лошадиным по́том, или на его непритязательных спутниц-блондинок… Вот она приближается: маленькая, тонкая, из выреза платья выступают ключицы, каштановые волосы собраны в строгий пучок. Гораций почувствовал слабость в коленях и невыносимый жар в груди. Всю жизнь его привлекали женщины простые, которые всегда не прочь выпить и повеселиться. А к этой даме надо было присматриваться вблизи, дабы оценить ее достоинства, и даже тогда их мог разглядеть только очень наметанный глаз, способный улавливать тончайшие оттенки, чего никак нельзя было сказать о Горации Фортунато. Если бы ясновидящая из цирка, глядя в свой стеклянный шар, напророчила, что он с первого взгляда влюбится в сорокалетнюю высокомерную аристократку, он бы от души рассмеялся. Но именно это и произошло с ним при виде приближающейся женской фигуры в темном облачении, озаряемом блеском бриллиантов на белой шее, похожей на тень вдовствующей императрицы. Патриция прошла рядом, на миг задержавшись перед гигантом с салфеткой, торчащей над лацканами жилетки, и с остатками соуса в складках рта. Гораций Фортунато ощутил аромат ее духов, оценил ее орлиный профиль и напрочь забыл про сопровождавшую его красотку, про телохранителей, про бизнес и про все свои жизненные принципы. Он на полном серьезе решил отбить эту женщину у ювелира и любить ее всей душой. Отодвинув стул от стола и сев вполоборота, не обращая внимания на свою свиту, он стал прикидывать дистанцию между собой и Патрицией, а мадам Циммерман задалась вопросом, с какой такой целью подозрительный незнакомец разглядывает ее драгоценности.

Тем же вечером по адресу Циммерманов доставили огромный букет орхидей. Патриция взглянула на визитную карточку – прямоугольную картонку цвета сепии, на которой золотыми буквами было написано имя ее владельца, словно в дешевом романе. «Что за безвкусица!» – прошептала она, тут же вспомнив набриолиненного типа из ресторана, и приказала выставить букет на улицу в надежде, что отправитель, слоняясь по кварталу, таким образом узнает о судьбе своего букета. На следующий день Патриции вручили хрустальную шкатулку с единственной безупречной розой, теперь уже без визитной карточки. Это розу мажордом также отправил в мусорный бак. До конца недели Патриции доставляли разнообразные букеты: корзину лесных цветов на подложке из лаванды, пирамиду белых гвоздик в серебряном кубке, дюжину привезенных из Голландии редких черных тюльпанов и всякую другую флору, трудновообразимую в этих жарких краях. Все букеты повторили судьбу самого первого, что не охладило пыла кавалера. Он преследовал Патрицию Циммерман с такой назойливостью, что она уже не отваживалась подходить к телефону, боясь услышать из трубки его голос, как это было в два часа ночи в тот вторник, когда они встретились. Письма возвращались к Горацию нераспечатанными. Патриция перестала выходить из дому, поскольку обожатель караулил ее в самых неожиданных местах: разглядывал ее из соседней ложи в опере; на улице, пользуясь замешательством ее шофера, бросался открывать перед ней дверцу автомобиля; привидением возникал в лифте или на лестничном марше. Испуганная Патриция чувствовала себя пленницей в собственном доме. «Ему это надоест, ему это скоро наскучит», – внушала она себе, но Фортунато не исчезал, как дурной сон. Он словно был рядом, за стеной, она слышала его сопение. Женщина уже думала обратиться в полицию или прибегнуть к помощи мужа, но, опасаясь скандала, отказалась от этих мыслей. Однажды утром, когда она разбирала почту, мажордом доложил ей о визите председателя компании «Фортунато и сыновья».

– Он в моем доме? Да как он посмел? – пробормотала Патриция, и сердце ее бешено забилось. Чтобы побороть дрожь в руках и в голосе, она призвала на помощь всю свою железную дисциплину, выработанную за многие годы вращения в светских кругах. У нее промелькнула мысль дать отпор безумцу своими силами и покончить с этой историей раз и навсегда, но она поняла, что ее сил здесь не хватит: она предчувствовала свое поражение. – Скажите ему, что меня нет дома. Проводите его вон и предупредите всех слуг, что двери этого дома для этого джентльмена закрыты, – приказала она.

На следующее утро к завтраку экзотических цветов не доставили, и Патриция со вздохом облегчения (а может, и неудовольствия) решила, что до обожателя наконец-то дошел смысл ее поступков. Тем утром она впервые за всю неделю ощутила свободу и отправилась играть в теннис, а потом в салон красоты. Вернулась она в два часа дня с новой стрижкой и с сильной головной болью. Войдя в прихожую, она увидела на столике бархатный лиловый футляр с золотым логотипом фирмы Циммерман. Патриция машинально открыла футляр, подумав, что его тут оставил муж. Внутри она обнаружила изумрудное колье, к которому прилагалась вычурная визитка цвета сепии. Эти визитки Патриция уже научилась узнавать и отвергать. Головная боль сменилась паникой. Этот проходимец вознамерился разрушить ее жизненный уклад: он не только купил у ее собственного мужа драгоценность, которую невозможно скрыть. Он еще набрался наглости доставить эту драгоценность к ней домой. На сей раз не представлялось возможным выбросить подарок на помойку, как она раньше поступала с охапками цветов. Прижав футляр к груди, женщина заперлась в своем кабинете. Полчаса спустя она вызвала шофера и приказала ему вернуть пакет по тому же адресу, по которому он возвращал письма. Отделавшись от ожерелья, Патриция не испытала ни малейшего облегчения. Напротив, ей