ужасные трансформации произошли с ее телом. В своем представлении Гортензия оставалась девочкой, которая в последний раз видела свое отражение в окне автомобиля Амадея Перальты в тот самый день, когда он привез ее в это логово. Она считала себя красавицей и вела себя соответственно. Память о ее красоте таилась глубоко внутри, и любой человек, вглядевшись, различил бы эту красоту, спрятанную под обликом доисторического гнома.

Тем временем Амадей Перальта, богатый и грозный, распространял свою власть на всю провинцию. По воскресеньям он усаживался во главе длинного стола в компании сыновей и внуков, подручных и сообщников, а также некоторых гостей – политиков и военачальников. С гостями он общался с показной сердечностью, не лишенной доли высокомерия, чтобы было видно, кто тут хозяин. За его спиной ходили разговоры о его жертвах, о разоренных семьях, о пропавших без вести людях, о взятках власть имущим и о контрабандном происхождении половины состояния семьи Перальта. Но никто не решался искать доказательства. Были слухи и о том, что хозяин держит в подвале пленницу. Эта зловещая легенда передавалась из уст в уста даже чаще, чем слух о незаконных сделках Амадея. Многие об этом знали, и со временем слух о пленнице стал секретом Полишинеля.

Однажды жарким днем трое учеников убежали с уроков, чтобы искупаться в реке. Два часа они резвились и барахтались в мутной воде у берега, а потом отправились слоняться около старого сахарного завода семьи Перальта, закрытого уже лет двадцать, с тех самых пор, как сахарный тростник перестал приносить доход. Территория завода прослыла заколдованным местом: говорили, что оттуда раздаются дьявольские звуки, а некоторые видели там патлатую ведьму, которая вызывала из потустороннего мира души умерших рабов. Охваченные жаждой приключений, мальчишки пробрались на территорию завода и подошли к основному корпусу. Осмелев, они проникли в полуразвалившееся здание, побродили по большим цехам со стенами из необожженного кирпича и колоннами, изъеденными жучком. На полу рос бурьян, лежали кучи мусора и собачьего дерьма, валялась гнилая черепица, в которой гнездились змеи. Подбадривая друг друга шутками и толчками, дети вошли в мельничный цех – огромное помещение под открытым небом с остатками сломанных станков. Там, питаясь солнечными лучами и дождевой водой, вырос непроходимый сад. В воздухе сохранился резкий запах сахара и пота. Когда мальчишки освоились, до них донеслось странное песнопение. Они в ужасе чуть не убежали, но любопытство пересилило страх, и дети, застыв на месте, дослушали пение до последней ноты. Постепенно оцепенение прошло, ужас отступил, и дети стали искать источник пения, совсем не похожего на обычную музыку. Так они набрели на люк в полу, на двери которого висел замок. Дети подергали люк, и в лицо им ударила вонь, как от зверя в неволе. Мальчишки стали звать того, кто был внизу, но им не ответили, хотя все трое ясно слышали чье-то глухое дыхание. Тогда дети убежали с территории завода, громко крича, что нашли дверь в преисподнюю.

Дети подняли такой переполох, что стало понятно: дальше молчать нельзя. В конце концов соседи убедились в справедливости своих многолетних подозрений. Сначала прибежали матери мальчиков и стали подглядывать в дверные щели. Они тоже услышали жуткие звуки цимбал, разительно отличавшиеся от тех простых песенок, что привлекли слух Амадея Перальты на узкой улочке селения Аква-Санта, когда он остановился утереть пот со лба. После родительниц учеников прибежали любопытные соседи, а когда на территории старого завода собралась уже целая толпа зевак, подоспели полицейские и пожарные, которые взломали люк топориками и пролезли внутрь, освещая подземелье фонарями. В склепе они обнаружили голое существо с бледной кожей, свисавшей дряблыми складками. Существо влачило за собой седые космы и от шума и яркого света стонало в ужасе. То была Гортензия. Под безжалостным светом фонарей пожарных ее тело блестело как перламутр. Женщина была почти слепая, зубы у нее сгнили; она едва держалась на ногах. Единственным свидетельством принадлежности ее к роду человеческому были цимбалы, которые она прижимала к груди.

Известие о найденной пленнице вызвало волну возмущения по всей стране. На экранах телевизоров и на страницах газет появились изображения женщины, вызволенной из плена длиною в жизнь. Кто-то прикрыл ее наготу, накинув ей на плечи одеяло. Почти полвека пленницу окружало безразличие, сменившееся теперь страстным желанием спасти Гортензию и отомстить за ее страдания. Вознамерившись устроить самосуд над Амадеем Перальтой, соседи сбились в стаю, ворвались в его дом и волоком вытащили на улицу. Если бы жандармы не подоспели вовремя и не отняли старика у разъяренной толпы, люди разорвали бы его на куски. Чтобы совесть не мучила их за почти полувековое бездействие, соседи взялись помочь Гортензии. Собрали деньги, чтобы платить ей пенсию, а также тонны одежды и лекарств, в которых она не нуждалась. Несколько благотворительных организаций привели в порядок ее кожу, постригли ей волосы, одели ее с головы до ног, и Гортензия стала обычной старухой. Монахини выделили ей койко-место в приюте для неимущих, где первое время ее держали связанной, чтобы она не сбежала снова в подвал. В конце концов она привыкла к дневному свету и смирилась с человеческим образом жизни.

Решив воспользоваться поднятой журналистами волной общественного негодования, многочисленные враги Амадея Перальты собрались с силами, чтобы нанести ему удар. Власти, много лет закрывавшие глаза на его злоупотребления, обрушились на старика со всей строгостью закона. Новость о преступлении Амадея Перальты продержалась в центре внимания довольно долго, и старого разбойника наконец-то отправили за решетку. А потом эта история стала забываться и совсем исчезла из памяти. Отвергнутый родными и друзьями, превратившийся в символ мерзости, подвергаемый нападкам со стороны охранников и заключенных, он пробыл в тюрьме до самой смерти. Старик сидел в своей камере и никогда не выходил на прогулку во двор вместе с другими заключенными. Из камеры он слышал звуки с улицы.

Каждое утро, ровно в десять часов, Гортензия, неуверенно ступая, подходила к тюремным воротам и передавала охраннику котелок с горячей пищей для узника.

– Он почти никогда не заставлял меня голодать, – говорила она охраннику извиняющимся тоном.

Затем женщина усаживалась на лавочку и начинала играть на цимбалах, извлекая из инструмента невыносимо жалобные звуки. Некоторые прохожие кидали ей монетки – жалели ее или хотели, чтоб она перестала музицировать.

По ту сторону тюремных стен Амадей Перальта, съежившись, слушал звуки, что раздавались будто из-под земли, и нервы его рвались в клочья. Ежедневный упрек должен был что-то означать, однако старик уже не помнил, что именно. Иногда его накрывали приступы раскаяния, но память