кричит, уже и себя не помнит, вскочил с места, схватился за голову, бежит ко всем чертям от своего трамвая, от той остановки — а опомнится он аж у ларька ближайшего, а там алкобес все его страхи вместе с горилкой примет, разобьют на двоих поляну.

С одним разобрались — а там и второго, напротив меня, оприходовали — такая же тема. Я не стал лезть в его голову, чего как у них по домашним делам, просто спугнуть хотелось. Он тоже к ларьку побежал, мимо меня пролетел, чуть фуражку не уронил — и дальше, не кричал даже, только под ноги глядел всё жмурился.

Я поймал взгляд девушки в салоне — она удивлённо глянула на водителя. Потом на меня — я развёл руками, плечами пожал: мол, дальше никуда не поедешь, прости. Немного извиняющеся получилось.

Та вздохнула, улыбнулась чуть-чуть, поднялась, легко соскочила на землю.

Я махнул ей рукой — не девушке, мимо — и слышу довольный визг.

«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — ваша мамка».

Она всегда следует за подобными шалостями. Большая и необъятная.

Пассажиры, уже вышедшие из салона, на той станции удивлялись, наблюдая, как двери только что оставленного ими трамвая закрылись сами собой, а в водительском кресле сидела женщина. Тощая, в сарафане, с льняными волосами.

Босая. Ударила по рычагам, стукнула пульт — тронулась, тронулась и смеялась.

И здесь также — только полуголый парень — так люди визгарей видят, если те пустой транспорт заняли.

Будь мы где-нибудь в штатах — по утру в морге пару назвали б Джон и Джейн Доу, посмертные неопознанные муж и жена. У нас — в лучшем случае — жмурики. Никакой поэзии, только наша романтика:

Два жмурика ночью сошлись под луной,

Один — ясный взором,

Другая — нага,

Коснулись друг друга, незримы толпой,

И случаем вздорным

Ушли в никуда.

Знаю, что поэт из меня так себе. Зато искренне, посвящается тем несчастным. Я их знаю, Ты их знаешь — теперь эти стихи что-то значат. Любое искусство обретает ценность, если привязано к вещам. И вещи обретают ценность, если обрастают историями.

— Это последний?

Льняные волосы, свободная блуза. Сама она высокая, в длинной юбке, а оттуда — прочем, не стоит смотреть. Много чего из-под юбки тянулось.

Улыбается мне, сняла наушники.

— Не, завтра новый будет. Как дорогу расчистят.

— А что с дорогой? — склонила голову на бок, заинтересована.

Ореол красный вокруг волос — бедная: неудовлетворённость в сексе, одиночество. Внутренняя боль. Ну, так-то картина вполне обычная.

«Шла бы ты отсюда, красотка. Или со мной погуляй, тоже полезно будет».

— Да перекроют её чуть позже, — смотрю на часы на мобильном, — примерно минут через десять.

— И всё-то ты знаешь, — смеётся.

— По должности положено. Ладно, бывай, мне идти надо. Работа.

Пожимает плечами, улыбается.

— Ещё увидимся! — бросила мне напоследок, помахала рукой. — Я тут часто хожу, — пояснила прежде, чем обратно уйти в свою музыку.

Что делала дальше — не наблюдал. Такси вызывала, походу.

Такси — это здорово, к моему офису, жаль, не едет. Или трамваями — на сегодня отменены — или пешком. Или всё тех же визгарей подловить, чтоб тачку добыли. Раздолбают, конечно, но уже без меня. Тот случай, когда и Тойота, и Лада-калина — всё едино «не ссы, доедем».

Так и иду по трассе, а мимо несутся всякие — с шумом, без тормозов, но всё мимо, и всё не то.

Хмаровск ночью — в целом прикольное место, живое такое. Как и любой провинциальный центр, всегда есть на что поглазеть.

Я, вот, глазел на «Волгу». Плохонькая такая, тарахтела громче, чем ехала. Фара выбита, одного зеркала нет, дверь расцарапана — короче, всё как надо. Внутри алкобесов больше, чем человеков.

Вскинул руку, ловлю её.

— Ахой, цари ночи!

Машина с лязгом таким дрифтанула, развернулась на встречную, к торговому центру через дорогу и от меня. Там стопнулась.

Подходить не спешил, стою поодаль и наблюдаю. Дверца открылась, оттуда — тень поползла — одна, другая. Кто на капот перебрался, кто под колёсами спрятался. Пара мордашек из салона выглядывают.

Людей вышло трое, крепкие и поддатые.

Это не только в Хмаровске так, походу. Не ошибусь, если сейчас обобщу — алкобес — он как ручная зверушка. Кто-то возится с кошечкой, кто-то с собачкой, а кто вот этих разводит. В обращении удобные, печаль отведут, с дурью помогут, лучшие собутыльники — не видишь их, зато чувствуешь, ощущаешь.

— До Полосы подвезёте? — улыбаюсь людям, подхожу ближе. Смотрю прямо, руки в карманах. — Да расслабьтесь, чего вы, — усмехнулся, кивнул им. — По пути же.

Не знаю, куда хотели они там изначально, но их демонята меня признали. А раз душа тянется — как отказать тут.

Три мужика, ящик пива в багажнике, там же — сложены удочки. Шестеро чертей, «Ария» из динамиков — словом, я по здесь адресу.

В чёрных очках, усатый и бородатый, в косухе на голое тело и с татухой на волосатой груди — этот тип сел за руль. Рядом плюхнулся — его жилистый синюшный кореш. Мы с третьим парнем — на задних сиденьях.

Сизые ауры у всех, тёплые — расслабленность, буйство, тяга к приключениям.

Вот они, новые славные воины, наши короли разбитых дорог.

По газам, с визгом, с воем, под советский металл — и в самую ночь, в свет неоновых бликов, огни фонарей.

Доедешь с такими — в любое чудо уверуешь.

===== Глава 1. Новая куртка =====

Машина остановилась у лесополосы. Инквизитор распрощался с водителем, похлопал его по плечу и вышел, осмотрелся. Закурил.

Тишина стояла вокруг. Спокойствие, лёгкость — и луна полная, ясная такая. С кровавыми линиями по краям.

Тебе, наверное, интересно, чем обусловлена смена ракурса?

Встречи с Порождённым — никогда заранее не угадаешь, что будет дальше. Хочу, чтобы Ты запомнила мою историю не только в форме бессвязного потока сознания. Истории ценны, если привязаны к вещам, помнишь? Так вот, я — вещь в руках мироздания. Символы на страницах. А в них — моя история. Мы едины. Твоё сознание связывает нас.

А ещё — не спеши с выводами. Ты верно угадала, что здесь речь пойдёт об одежде. Но не права, что история об уже случившемся. То, что ты видишь