И, поверь, видеть, как твоя собака рычит, вертит скованной мордой в попытках зацепить клятую миску с куриной косточкой — а всё остальное тело в земле (даже представлять не хотел, как она там) — та ещё картина.

Пришёл час.

Снял намордник.

Отошёл — нужно заставить себя посмотреть в глаза.

До полудня второй октябрьской субботы 2009-го я не понимал, что такое сатанинский блеск глаз. Не слышал истошно-звериного воя.

Всё случилось мгновенно.

Мгновенно понял, зачем ей новое имя: нареку земным — вспомнит земные обиды. Вспомнит, и права будет.

Мгновенно ударил лопатой.

«Ротти»

«Василий Дыбенко. Павловивч».

Ветер тогда поднялся. Шум страшный, как от грозы, даже нахлынул дождь.

Голова Альбы лежала рядом с опрокинутой миской. Сжала наконец добытую куриную косточку. Только хватка всё слабела, и крови вокруг больше и больше. Выпустила её в итоге, так и лежать осталась.

Только потом понял, что я наделал. Что это всё нужно закопать вместе. Что родителям объяснять придётся — там ладно, это ещё нормально — умерла своей смертью, могилку показать. Только на душе от этого не легче.

Короче, с субботы на воскресенье я не спал. И дело даже не в кошмарах. Просто — ну... просто дело. Такое.

Я не верю, что решился на это. Ну, как. Скажи мне о таком кто-нибудь посторонний — бред полный. Абсурд. Невозможное. У мелкого пиздюка просто кишка тонка. Умом тронется раньше. Не сможет, сил не хватит.

Сил хватило. Умом походу тоже тронулся.

Ваську нашли уже в понедельник, на мосту Чревки. Глотка разодрана, кишки наружу, множественные следы укусов.

Кто, как, почему? Убийцу долго искали. Тем более, что потом были и другие. Много их.

Я не причём. Ротти сам искал новых жертв.

Хмаровск — большой город, и смерть — не такое уж редкое явление. Кто по пьяни, кто сторчался, кого-то машина сбила — всякое бывает. Реально задумались об этом, когда вместо взрослых стали умирать подростки. Вообще на смерть взрослых людей всем похуй, власти начинают шевелиться только в том случае, если умирают дети. А тут — целый букет из суицидов и несчастных случаев.

А мне перед каждой смертью новый кошмар являлся, в котором я — жертва, а Ротти — охотник, идущий за мной.

Потом, где-то месяц спустя, это всё прекратилось — и Ротти насытился, и я с ним поладил. Ну как поладил — появился человек, научивший меня всему, что знаю теперь, но это уже потом. Как-нибудь расскажу об этом человеке. Хотя и сам не знаю, как он сейчас и где. Просто помню его имя, внешность, родину. И всё то, что он вложил в меня.

А сейчас Ротти снова голодный, я и правда давно его не кормил — месяца три с последней охоты прошло.

Треблинка — она на отшибе стоит, тот самый лагерь напоминает. Учитывая назначение для моих дел, это название подходит ей куда лучше чем унылое «Хмаровский изолятор временного содержания».

Это не совсем тюрьма, там к ней готовят, но город у нас немаленький, и таскают туда абсолютно рандомную погань. Ротти уже взрослый, может отделить дичь от грязи, даже имени говорить не надо: сам разберётся.

Моё дело — постоять чуть поодаль, подержаться за куриную косточку в кармане (ту самую, которую Альба так хотела съесть перед смертью), настроиться с духом на единую волну.

В желудке заныло, к горлу подступил комок, челюсти сводит — нашёл, занимается. Кто-то не доживёт до утра.

Аккуратно всё сделает: с виду — задержанный просто упал с койки на пол, шею себе свернул. Отсутствие души у покойного современная медицина не обнаружит.

— Сыт?

Мягкий, приятный ветер, с отголосками воя: довольный пёс, прямо вижу, как хвостом виляет, чуть ни ластится.

— Умница, Ротти, хороший. Ну что, идём?

А теперь и самое время — вздыхаю.

Ты ведь это всё читаешь, правда? Вспомни свои чувства при встрече с начальством. Как тебе в кабинете директора?

А если сама директор — с налоговой как, с госслужбами? Сильно трясут? Подумай об этом.

А я — я пока пойду. Это на другой край города — и чуть дальше, в лесок. Там «офис» стоит. Недостроенный роддом имени всех, кому посчастливилось сразу проскочить жизнь.

===== 4 =====

Горькая ирония, правда?

Та сторона — это чудо, доступное счастливым.

Отсюда — только научишься радоваться простым волшебным вещам, видеть светлое и всю хуйню — и поймёшь, что за светлым действительно следует вся хуйня. А это и алкобесы в алкомаркетах, и бомжи-призраки в старых хрущовках, и сущности в зеркалах, и тени на стенах (сколько раз я уже упоминал их? Не бойся, ещё часто вспоминать буду: их много, и все разные), и мавки в реке, и Порождённый в роддоме. И, поверь, это — только вершина айсберга. Полный список Тебе никто не скажет: его просто нет. И это только та сторона, а ведь мы с Тобой на этой. Думаешь, всё нечестивое только там? Э-нет, я ведь уже рассказывал, что как раз-таки основной градус мрачняка именно с этой стороны берётся. Начиная от шлейфа тьмы, который тянется буквально за каждым, и заканчивая аурами, которая тоже у всех своя. Нет, разумеется, есть ещё много прочего, но для общего понимания тех реалий, в которых мы с Тобой пребываем, пока и этого хватит.

Почему всё именно так? Не знаю. Может, это своего рода проверка: видишь волшебство той стороны, мрак этой — и не теряешь веры в чудо — ну, тогда привет, добро пожаловать, занимайте места.

Вижу, хочешь спросить, что такое счастье, и считаю ли я счастливым себя. А не скажу. Не потому что не хочу, а потому что не знаю. Не к тому обращаешься. По правде, я себя чувствую гостем на этом празднике жизни. Просто левым чуваком, который очень хотел и который смог. Есть ли другие?

В Хмаровске — Прохор, как минимум, остальные — есть несколько ребят, но они к конкретным местам привязаны. На той стороне их смотрителями называют. Дальше нужного нос не суют, сменяют друг друга, если рискнуть решились. Это вторая часть моей работы, но о ней попозже.

По миру?

А вот не известно. Оно как бывает — узнал — делиться не хочется: раскрыть глаза слишком сложно, не поверит никто. А попытаешься — в лучшем случае — как с Наташкой. В худшем —