«дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью, имеет все основания быть длительной и прочной». 1 августа 1940 г. на сессии Верховного Совета СССР нарком иностранных дел Вячеслав Молотов разъяснял, что «в основе сложившихся добрососедских и дружественных советско-германских отношений лежат не случайные соображения конъюнктурного характера, а коренные государственные интересы как СССР, так и Германии».

О сложностях и противоречиях в отношениях Германии и СССР открыто не говорилось, но они усиливались. Осенью 1940 г. Молотов сообщил Риббентропу о готовности СССР уже и формально примкнуть к державам «оси» при условии, что к южному «центру притяжения советских интересов» наряду с Болгарией и черноморскими проливами будут отнесены Иран, Индия, Восточная Турция и Ирак. Гитлер был категорически не согласен, а германский МИД отделывался отписками в том смысле, что ответ согласуется с остальными участниками пакта и вот-вот поступит. Но это была уже оттяжка времени. В декабре 1940 г. Гитлер утвердил план «Барбаросса», назначив нападение на СССР на май 1941-го. В Москве разрабатывались аналогичные планы против Германии. Историки продолжают спорить, были ли эти планы наступательными или оборонительными. Но план разгрома Германии «мощным ударом, на чужой территории, малой кровью» обсуждался. В составленных в мае 1941-го Генеральным штабом под руководством Георгия Жукова «Соображениях по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» говорилось: «Считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск». Гражданам об этих планах ничего не сообщалось. Более того, в «Правде» от 14 июня 1941 г. было опубликовано сообщение ТАСС, отрицающее возможность нападения Германии на Советский Союз.

В результате в начальный период войны весьма значительная часть как военнослужащих, так и гражданского населения оказалась не готова решительно противостоять врагу. Тем более что в первое время военные действия разворачивались на тех территориях, которые уже находились под германской оккупацией в 1915–1918 гг. и где хорошо помнили «культурного немца», быстро восстановившего элементарный порядок быта, весьма выгодно отличавшегося от позднейшего советского. О том, что теперь войной на СССР идет совершенно «другой немец», подозревали очень немногие. Следствием тайных надежд на освобождение от большевистского режима с помощью немцев, о которых господствовали несообразные представления в первый период войны, были и огромные безвозвратные потери Красной армии пленными и дезертирами, так и весьма широкая готовность гражданского населения к сотрудничеству с врагом.

Дезертировали целые части. Типичную картину рисует в докладе Ставке 17 июля 1941 г. начальник Управления политпропаганды Юго-Западного фронта А. И. Михайлов: «…в частях фронта было много случаев панического бегства с поля боя отдельных военнослужащих, групп, подразделений. Паника нередко переносилась шкурниками и трусами в другие части, дезориентируя вышестоящие штабы о действительном положении вещей на фронте, о боевом и численном составе и о своих потерях. Исключительно велико число дезертиров. Только в одном 6-м стрелковом корпусе за первые 10 дней войны задержано дезертиров и возвращено на фронт 5000 человек… По неполным данным, заградотрядами задержано за период войны около 54 000 человек, потерявших свои части и отставших от них, в том числе 1300 человек начсостава…» Схожая картина наблюдалось и на других фронтах.

Всего же до конца 1941 г., по подсчетам современных историков, в немецкий плен сдалось 3,8 млн бойцов и командиров Красной армии (в том числе 63 генерала), 1,5 млн дезертировали (подсчет произведен Марком Солониным на основании официальной статистики Генштаба, представленной в сводном отчете «Россия и СССР в войнах xx века. Потери вооруженных сил» под редакцией генерал-полковника Г. Ф. Кривошеева). Именно эти «безвозвратные потери» были в 1941 г. самыми многочисленными. Санитарные потери – больные и раненые, которые хотя бы теоретически могли вернуться в строй, – составляли в этот период 22 %. В мотивированной и дееспособной армии по мировому опыту войн xx столетия нормой считаются санитарные потери порядка 75 %. Но к этой норме Красная армия приблизится лишь к концу 1942 г. (всего же за год они составляли 67,25 %, а затем до конца войны колебались в диапазоне 75–79 %).

Летом 1941 г. многие советские граждане ощущали себя перед тяжким выбором: бороться с немцем, защищая не только родину, но и ненавистную власть, или попытаться вместе с немцем скинуть большевистский режим. Крайние позиции твердо и сразу заняли лишь незначительные меньшинства. Дезориентированное большинство колебалось, ставя себе единственную цель – выжить.

Об удельном весе решительных сторонников той и другой позиции дает некоторое, хотя и очень приблизительное представление соотношение численности советских партизан и коллаборационистов, действовавших на стороне Германии с оружием в руках. Общая статистика по всей стране до сих пор неизвестна, но подсчитанные результаты по Ленинградской области (включавшей тогда и нынешнюю Новгородскую), видимо, типичны для великорусских областей. В партизанском движении на этой территории участвовало 2,5 тыс. человек, а после ее освобождения было репрессировано НКВД как активные пособники гитлеровцев 3 тыс.

Несмотря на усиленные призывы, в том числе в речах самого Иосифа Сталина, «создавать партизанские отряды, конные и пешие», по заключению безусловно заслуживающего в этом случае доверия историка, а во время войны партизана-диверсанта И. Г. Старинова, «именно органы и войска НКВД сыграли ведущую роль в развертывании партизанского движения, создании отрядов и диверсионных групп на первом этапе, т. е. до мая 1942 г.» Большинство партизанских отрядов, созданных в Белоруссии к сентябрю 1941 г., «полностью формировались из сотрудников НКВД и милиции, без привлечения местных жителей, связь с партийно-советским активом не была установлена… в дальнейшем, в процессе создания обкомами партии партизанских отрядов из числа местного партийно-советского актива, их руководящее ядро по-прежнему составляли оперативные сотрудники НКВД… В конце 1941-го и в начале 1942 г. продолжалось создание и заброска партизанских формирований… основой для формирования партизанских отрядов по-прежнему являлись бойцы истребительных батальонов, оперативные работники НКВД и милиции, агентура органов госбезопасности… Совершенно четко была определена подчиненность: органы НКВД ведали организацией и руководили деятельностью партизанских отрядов, лишь информируя о состоянии этой работы первого секретаря обкома… Общая картина такова. На февраль 1942 г. органы НКВД совместно с партийными органами подготовили и перебросили в тыл врага 1798 партизанских отрядов и 1533 диверсионных группы, общей численностью 77 939 человек. Если исходить из того, что в 1941 г. общее число партизан на оккупированной территории составило около 90 тыс. человек, а число партизанских отрядов – 2 тысячи, то получается, что 90 % было подготовлено органами НКВД. Они же и руководили ими». Причем успех этих партизанских отрядов был невелик, а жизнь непродолжительной: «УНКВД по Ленинградской области направило в тыл противника 287 отрядов общей численностью 11 733 человека. К 7 февраля 1942 г. из них осталось всего 60 отрядов численностью 1965 человек,