настоящий эмир!

— Хороший командир⁈

— Да, почти как ты… вы… ты! Но до тебя ему ещё далеко, красавица — такие сиськи не отрастают никак!

Принцесса прикрыла грудь рукой:

— Они не переходящие, и с офицерской должностью не передаются.

— Хорошо, что ночь на дворе. Иначе бы не поговорили — пол-лагеря бы на тебя собралось поглазеть.

— А остальные⁈

— Салах болеет, на него дресня напала, воон там лежит, отдельно от других. Туда нельзя — карантин! Ну, Насреддин-бек у меня заместителем, Абдурахмана Али Язид забрал, в денщики, Омара, — а, нет, ты его не знаешь — тоже собирается. Молодой, но, однако, голова!

— Слушай, пойдём-ка, в гости к Али Язиду завалимся? Ты куда шел?

— Ба! Да я как раз от него! Что он скажет, опять меня увидев⁈

— Скажешь, что меня провожал. Пошли!

— Эмир-ханум, то есть паша… не туда! Он к Азиз-паше ушел, нам надо из лагеря!

— Ну и хорошо. Пошли.

…Спустя несколько минут, добавила:

— С тобой хоть поговорить есть о чём.

Хасан тайком показал на Сакагучи:

— А этот чего⁈ Обиделся⁈

— Нет, он говорить не умеет.

Ракшас обернулся к телохранителю:

— Совсем не умеешь⁈

— Совсем не умею, — мрачно согласился тот.

— А… тяжелый случай! А вы сами-то как, ханум⁈ Как без нас-то жись? Почему не рассказываете?

Главнокомандующая вздохнула:

— Ах, а что рассказывать! («опять мамин голос!» — отругала она себя) — Армии, фланги, тылы, осады, штурмы… Рутина — заела. Я…

— А мы, мы же видели тебя в небе! Тогда чуть ли не всем полком кричали, да ты не в ту сторону смотрела! Потом, когда ты… вы улетели, нас сразу отвели, а потом и Сидзук-паша забрал к себе.

— Постой, Сидзука⁈ Как здесь может быть Сидзука⁈ — Девушка встрепенулась, и, выпрямив красивую шею, долго всматривалась в чётко рисующийся абрис Цитадели (Сакагучи залюбовался — хрупкая девичья шейка в обрамлении воротника из тяжелых броневых плит была невыносимо прекрасна в этот момент): — Да, и правда, здесь уже Сидзука… Послушай, Хасан, а ты будешь не против… Хасан? Ты где⁈

Сотник справлял малую нужду за очередной поленницей, но тотчас же выскочил, на ходу натягивая шаровары:

— Я это… — Сакагучи молча толкнул его обратно. «Э-эх!» — только и вырвалось у бедняги.

— Поосторожнее, не убейте его, господин старший хатамото!

— Госпожа, извините, но зрелище ракшасских гениталий — не лучшее впечатление для дамы вашего положения.

— Ой, — засмеялась девушка: — Поверь, я его гениталии не только видела — я даже мерялась с ним! — немного легкомысленно шепнула зеленоглазая красавица.

— У меня всё равно длиннее! — расслышал шепот Хасан.

— Да и он меня видел в самом, что ни на есть первозданном виде, — закончила она, но всё-таки отвернулась, чтобы не смущать парней.

— Извините Ваше Высочество, я не мастер понимать дворцовую речь, но и ваши друзья должны понимать, что не всё, что подобало делать среди рядовых ашигари, стоит повторять при дочери Небесного Государя!

— Я же не спорю… да и Хасан не такой дурак… Эй, Хасан, ты как ещё, жив⁈

— Вах… Суровый!.. Подожди, нужно будет хорошо проссаться, а то, если он и дальше так пихаться будет, то мы до паши не дойдём!

Кадомацу рассмеялась — с такими, как Хасан, не страшно ни в огонь, ни в воду, ни… в Коцит⁈

— Хасан, ты знаешь… Ой, нет, сейчас не время. Вот дойдём до твоих командиров, тогда и расскажу.

— Звучит интригующе, — паясничая, поднял брови, закончивший свои дела сотник.

— Да перестань. У меня серьёзное дело.

— Ну а чо, в чём проблема⁈ Ты знаешь, я серьёзный.

— Ай, да отстань, «серьёзный» Ты, да Злата — два сапога пара, с занозами в одном месте… Я её, кстати, видела сегодня.

— Алтын-ханум⁈ Чего-то кстати, она совсем нас забыла. Только вот где у неё «одно место»⁈

Принцесса посмотрела на башибузука, и, неожиданно, против своей воли, и к большому неудовольствию Сакагучи, расхохоталась вместе с ракшасом:

— Ды… Ты делаешь успехи в этом деле! — и, отдышавшись, открылась: — Хасан, я серьёзно подумала: а не согласишься ли ты устроить со мной одну заварушку в крепости⁈

Бывший золотарь наклонил голову:

— Вах! Взорвать её к шайтановой матери⁈ С радостью!

— Нет, — ну сейчас совсем было не время для его паясничаний: — Не совсем… Дело серьёзное и очень секретное… Здесь… О, ассялям алейкум, Али! А мы тебя искали!

Застигнутый врасплох Али Язид как раз выходил из шатра дивизионного командира. Он медленно, с достоинством выпрямился, оглянулся — и его круглое лицо озарилось радостью:

— О, Шайтан-ханум! (в его устах это звучало совсем не обидно). Алейкум ассалям. Уже не чаяли вас увидеть, думали, не снизойдёте до нас…

— Али, слышь, мы с ней Коцит разнести пошли! — влез промеж них Хасан.

— Подожди, — одёрнула него принцесса: — Али, неужели ты меня считал такой букой⁈ Ты не торопишься⁈ Давай, зайдём, мне охота повидать и Азиз-пашу тоже.

Али Язид кивнул, и приподнял для них полог палатки. Ракшас-силач сильно изменился, став столь ответственным офицером. На голове его был теперь пусть простой, но из достаточно дорогой золотистой ткани тюрбан, обшитый монетами по его обычаям, на ногах, к красным, пусть немного побитым, но крепким сапогам — белые шаровары, подпоясанные узорным кушаком, в распахе блистающего золотистыми блёсками халата виднелась неизменная белая рубаха, и свисала на грудь скромная, но начищенная до блеска эмирская цепь. На перевязи, подаренной принцессой в честь назначения — с гербами всех родственных фамилий, висела большая, почти прямая и очень тяжелая на вид сабля с иззубренным набалдашником. При свете из шатра Али Язид с лицом, украшенным хорошо подстриженной бородой, даже и не давал повода подумать о его низком происхождении. Но вот Хасан, особенно на фоне бывшего товарища, сильно сдал — сегодня его угораздило быть со щетиной не то что на лице, а даже на обычно чисто выбритой голове, да и морщины зрелой жизни тоже уже начали старить прежде молодое лицо сотника.

А вот Азиз-паша встретил их абсолютно седым. И брови и бывшая прежде полуночно-чёрной лишь с искрой седины борода мужа трёх жен, отца четырёх дочерей, сверкали благородными снегами. Это произвело столь сильное впечатление на юную принцессу, что она некоторое время стояла, не двигаясь, пока паша