Шрифт:
Закладка:
Я сказал ему в ответ на это, что война есть война и на ней не может не быть потерь и что эти потери могут быть и крупными, особенно когда мы имеем дело с таким серьезным и ожесточенным врагом, как японцы. Но, приняв его рекомендации, мы либо не выполним плана, либо удесятерим свои потери.
Затем я спросил его, приказывает ли он мне или советует. Если приказывает, пусть напишет письменный приказ. Но я предупреждаю его, что опротестую этот письменный приказ в Москве, потому что не согласен с ним».
В реальности Жуков в 1939 году на Халхин-Голе подчинялся Штерну напрямую. Штерну было предписано руководить оперативной деятельностью войск, то есть руководить и Жуковым, который позднее утверждал, что Штерн ему только мешал.
Приказом Наркомата обороны № 0037 от 4 сентября 1937 года из войск, находившихся на территории Монголии, был сформирован 57-й особый корпус. Им командовал Иван Конев, затем Николай Владимирович Фекленко. Жуков возглавил корпус 12 июня 1939 года. Через месяц, 19 июля, он принял под командование армейскую группу.
5 июля была сформирована фронтовая группа Штерна. Ему подчинили 1-ю и 2-ю Отдельные Краснознаменные армии, войска Забайкальского военного округа и 57-й особый корпус Жукова.
Халхин-Гол стал для Жукова как военачальника первым настоящим боевым опытом. В Гражданскую он командовал всего лишь взводом и эскадроном. По мнению историков, Григорий Штерн был прав, когда предупреждал Жукова, что поспешность и неподготовленность обернутся большими потерями (см. Военно-исторический архив. 1998. № 3 и 2000. № 10).
Через три недели после вступления Жукова в командование, 2 июля, японцы перешли в наступление. Он не был готов и бросил в бой с ходу танковую бригаду, которая больше чем наполовину была уничтожена. Жуков нисколько не сожалел по этому поводу.
«Жуков начинал на Холхин-Голе, — горько замечал писатель-фронтовик Виктор Петрович Астафьев, — где не готовились к наступлению, а он погнал войска, и масса людей погибла. С этого начинал, этим и кончил...»
Примерно то же самое говорилось в приказе наркома обороны от 12 июля 1939 года, где оценивались действия Жукова:
«Действия корпуса за последние дни были неправильными. Противник 5 июля отступил. Надо было привести себя в порядок. Об отдыхе людей вы не заботитесь. 9 июля вы перешли в наступление, невзирая на мое предупреждение этого не делать...
Стремлением «перейти в атаку и уничтожить противника», как вы об этом часто пишете, дело не решается. Считаю недопустимо легкомысленным бросать наши танки ротами на противника, что вы делали неоднократно.
Мы несем огромные потери в людях, материальной части не столько от противника, сколько оттого, что вы, командиры, полагаете достаточным только желание и порыв. Необходима организованность, продуманность действий. Взаимодействие родов войск почти отсутствует, особенно слабо увязана работа авиации с наземными войсками».
После операции на Халхин-Голе офицеры Генерального штаба составили сборник статей с анализом боев, считая военный опыт крайне поучительным. Став начальником Генштаба, Жуков потребовал показать ему этот сборник. Просмотрев, запретил его печатать...
Жуков был скор на наказания и легко выносил расстрельные приговоры. Причем будущий маршал требовал лишить осужденных даже права подать кассационную жалобу.
Сохранились подписанные Жуковым документы того времени:
«Обращение командования 57-го корпуса к Президиуму Верховного Совета СССР, народному комиссару обороны СССР и начальнику генерального штаба РККА
г. Тамсак, 27 июня 1939 года
В 23 часа на полевом аэродроме Военный трибунал корпуса приговорил к расстрелу:
1. Капитан Агафонов Марк Прохорович, 35 лет, исключен из партии, в РККА с 1926 года.
2. Командир взвода лейтенант Дронов Сергей Никифорович, 23 лет, исключен из партии и из комсомола, в РККА с 1936 года.
3. Красноармеец Лагуткин Дмитрий Яковлевич, 24 лет, член ВЛКСМ, в РККА с 1937 года».
За что же им был вынесен столь суровый приговор?
Ночью 19 июня капитан Агафонов, который командовал небольшой автоколонной, состоявшей из бронемашины, машины с противотанковым орудием и машиной со снарядами, попал в засаду. Причем бронемашина заехала в окоп и застряла, то есть стала небоеспособной. Бойцы отступили перед превосходящими силами противника. А должны были героически погибнуть.
Троих Жуков приговорил к расстрелу, еще троих к различным срокам заключения. Командующий корпусом с возмущением писал, что водитель машины Лагуткин бежал, бросив противогаз, каску, шинель и патронташ...
Жуков просил:
«В связи с боевой обстановкой и особой опасностью этого преступления в порядке статьи 408 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР ходатайствуем о непропуске кассационных жалоб Агафонова, Дронова, Лагуткина и немедленном приведении приговора в исполнение...»
Штерн добился, чтобы президиум Верховного Совета СССР предоставил военному совету фронтовой группы право помилования. Смертные приговоры были пересмотрены. Люди вернулись в строй и честно воевали.
После Халхин-Гола Жуков и Штерн получили по Звезде Героя одновременно — «за героизм и мужество, проявленные в боях с японскими захватчиками».
Генерал армии Павел Иванович Батов называл Штерна «талантливым, с высокой общей и военной культурой человеком».
Во время финской войны Штерна отозвали с Дальнего Востока и назначили командовать 8-й армией, потрепанной в боях с финнами.
— Прибыл в 8-ю армию товарищ Штерн, — говорил на совещании после финской войны комбриг Иван Копец, командующий военно-воздушными силами Северо-Западного фронта. — С этого момента почувствовалось, что мы начали собирать силы. Он сказал, что надо организованно наступать, прочесать каждый куст, лес, а сейчас надо закрепиться и мелкими уколами продолжать беспокоить противника, чтобы он чувствовал, что мы здесь, а за это время привести себя в порядок. Потом начали бить противника по-настоящему, как еще не били до сих пор.
Когда слово получил сам Штерн, он не упустил случая вознести хвалу вождю:
— Быстрой, в труднейших условиях, исторической победой над финнами мы обязаны в первую очередь тому, что товарищ Сталин сам непосредственно взялся за дело руководства войной, поставил все в стране на службу победе. И «штатский человек», как часто называет себя товарищ Сталин, стал нас учить и порядку, прежде всего, и ведению операций, и использованию пехоты, артиллерии, и работе тыла, и организации войск...
Сталин не остановил оратора, но иронически заметил:
— Прямо чудесный, счастливый человек! Как это мог бы сделать один я? И авиация, и артиллерия...
Штерн не смутился, видя, что вождю нравятся его слова:
— Товарищ Сталин, только вы, при вашем авторитете в стране, могли так,необыкновенно быстро поставить все на службу победе, и поставили, и нас подтянули, и послали
